Обвинитель подчеркнул открыто заявленную моим отцом оппозицию законопроекту о самоуправлении мистера Гладстона, затем сообщил, что Фергюс О'Нил, уже известный полиции как бунтовщик, поджидал жертву в ночь накануне убийства, имея явные намерения убить его уже тогда. Убийство не удалось только потому, что заседание палаты общин закончилось очень поздно и мистер Лэнсдон остался ночевать в доме друзей в Вестминстере. Мистер Карстерс напомнил о том, что я видела Фергюса О'Нила, прогуливавшегося ночью напротив нашего дома. Ночь была ветреной.
Ветром сорвало шляпу О'Нила, и, поскольку он стоял вблизи от уличного фонаря, мне удалось ясно рассмотреть его лицо. Вторично я видела его непосредственна в момент убийства с оружием в руке.
И так далее…
Затем начали заслушивать показания. Вызвали нескольких свидетелей. Выступила хозяйка дома, где снимал квартиру Фергюс О'Нил. Он приехал из Ирландии за неделю до убийства и, очевидно, провел это время, готовя свое преступление.
Потом допросили двух человек, снимавших комнаты в том же доме; потом дали показания патологоанатомы и врач, наблюдавший моего отца; потом заслушали еще нескольких свидетелей. Главным свидетелем являлась я, поскольку я присутствовала на месте преступления, видела убийцу, а позже опознала его.
Даже мне, очень слабо разбиравшейся в судебной процедуре, было понятно, что мои показания будут решающими при вынесении приговора Фергюсу О'Нилу.
После первого дня судебного разбирательства я вернулась домой совершенно опустошенная. Ребекка и Селеста уложили меня в кровать и сидели возле меня, пока я не уснула.
Но даже во сне этот человек продолжал преследовать меня. Я знала, что была обязана сделать то, что сделала. Я не могла что-то скрывать Я была абсолютно уверена в том, что этот человек — убийца моего отца. Но когда я представила себе петлю, затягивающуюся на его шее, мне трудно было не думать о том, что именно я надела на него эту петлю.
Когда я рассказала об этом Ребекке, она ответила:
— Чепуха. Он сам себе надел петлю на шею. Этот человек — убийца, а виновный в убийстве должен понести наказание. Нельзя позволить людям разгуливать по улицам и убивать всех, с чьим мнением они не согласны.
Я понимала, что она права, но как было заставить себя избавиться от этих угнетающих мыслей?
— Как только суд закончится, я обязательно заберу тебя в Корнуолл, заявила Ребекка. — И ты поедешь с нами, Селеста. Тебе нужно сменить обстановку, побыть вдали от всего этого. И не вздумай искать какие-нибудь отговорки, поскольку я все равно настою на своем.
— Я думаю, мне лучше остаться здесь, — сказала Селеста.
— А я так не думаю, — твердо ответила Ребекка. — Необязательно гостить у нас долго, но вам обеим совершенно необходимо сменить обстановку. Для вас это было страшным потрясением. Вам нужно отвлечься.
Мы понимали, что она права, и, должна признаться, перспектива уехать соблазняла меня.
Но суд еще не завершился. Мне нужно было присутствовать в зале судебного заседания. Мистер Томас Карстерс считал, что защита может потребовать перекрестного допроса и поставить под сомнение мои показания.
Строгая атмосфера зала судебных заседаний, судья, торжественно возвышавшийся над скамьей адвокатов и присяжными, — все это внушало благоговейный трепет; но мое внимание было постоянно приковано к Фергюсу О'Нилу, и я боялась, что его лицо будет преследовать меня до конца моих дней.
Выяснилось, что защита не собирается проводить перекрестный допрос. Полагаю, они решили, что мои показания могут только ухудшить положение их подзащитного.
Зато обвинитель вызвал меня на свидетельское место.
Меня попросили взглянуть на обвиняемого и сообщить суду, видела ли я его когда-нибудь прежде.
Я ответила, что видела его в ночь накануне убийства моего отца и второй раз — непосредственно во время убийства, Я сообщила, по каким приметам опознала его.
Все это длилось очень недолго, но именно эти показания стали решающими.
Судья вкратце суммировал результаты судебного расследования. Он заявил, что не сомневается в вердикте присяжных. Приведены все доказательства (я убеждала себя, что эти доказательства исходят не только от меня). Этот человек — фанатик, террорист и анархист.
Весьма вероятно, что он и ранее совершал убийства.
Он состоит на особом учете в полиции.
Я предпочла бы оказаться где угодно, только не в этом зале судебных заседаний, когда вышли присяжные с вердиктом. «Виновен», — после чего судья надел свой зловещий черный головной убор.
Я никогда не забуду его голоса:
— Обвиняемый, суд присяжных признал вас виновным, и существующие законы не оставляют мне выбора — я обязан назначить вам наказание, соответствующее вашему преступлению, и наказание в соответствующем законе таково, именем закона вы будете отправлены отсюда на место совершения казни; после этого вы будете повешены за шею до тех пор, пока не умрете; после этого ваше тело будет похоронено на кладбище той тюрьмы, где будет осуществлена казнь.
Господи, помилуй его душу!
Я в последний раз испуганно взглянула на убийцу.
Он пристально смотрел на меня — горящим, мстительным и насмешливым взглядом.
* * *
Ребекка хотела, чтобы мы немедленно уехали, но я не могла. Мне нужно было остаться.
— Иногда смертный приговор отменяют, — сказала я. — Я хочу остаться здесь, чтобы знать наверняка.
— В подобных случаях смягчение наказания невозможно, — сказала Ребекка, — Клянусь Богом, Люси, этот человек заслужил смерти. Он убил твоего отца.
— Он сделал это в соответствии с убеждениями.
Там не было никакой личной выгоды. Это несколько меняет дело.
— Убийство есть убийство, — твердо заявила Ребекка, — А за убийство положена смертная казнь. Давай быстрее поедем. Дети и Патрик так уже считают, что я слишком здесь задержалась.
— Возвращайся одна, Ребекка. Мы с Селестой приедем, когда все закончится.
Ребекка покачала головой.
— Я должна оставаться рядом с тобой, Люси. Патрик это понимает.
Прошло три недели после того, как судья утвердил приговор, и наступил день казни. Ни о каком помиловании, конечно, и речи не было; в глубине души я с самого начала знала, что так и будет.
Я сидела в своей комнате. Ребекка с Селестой хотели побыть со мной, но они понимали мои чувства.
Я хотела остаться одна, и они уважали мое желание.
Так я и сидела, пока все это происходило… Этот человек, Фергюс О'Нил, мужчина, с которым я ни разу не перебросилась ни единым словом, сейчас умирал, и именно я, образно выражаясь, набросила ему петлю на шею.
Ребекка, конечно, была права: с моей стороны глупо так рассуждать. Ее здравый смысл должен был действовать на мое воспаленное воображение, словно холодный душ. Так он и действовал… временами. Но наступали периоды, когда эта мысль возвращалась.
