Если выйти на пляж и пойти по сухому белому песку влево, то к вечеру можно дойти до Конарка с его древним храмом Солнца. Когда-то давным-давно в его купол был вмурован магнит такого размера, что компасы вражеских кораблей при приближении к храму сходили с ума, и корабли разбивались о скалы. А если пойти по пляжу вправо, то за полдня дойдешь до озера Чилка, где прямо на берегу готовят потрясающих креветок. Впрочем, из Пури можно никуда и не ходить. Просто лежать на горячем песке и смотреть на волны.
Я иду от гостиницы на берегу океана к храму Джаганнатха в центре Пури, а прилипала-рикша медленно едет за мной и занудным голосом убеждает, что пешком мне не дойти.
— Поехали, сэр! — монотонно повторяет он, и я понимаю, что мне от него не отделаться и что прогулка, обещавшая быть спокойной и радостной, превращается в испытание.
— Сколько? — спрашиваю я, не выдержав.
— Недорого! — ухмыляется рикша и распахивает передо мной дверцу кабины. Он чувствует себя хозяином положения, но я делаю вид, что не заметил раскрытой дверцы. Если сесть, не договорившись о цене, то поездка наверняка окажется дороже, чем на такси.
— Сколько «недорого»?
— Недорого — значит совсем чуть-чуть!
Рикша смеется, и я смеюсь в ответ. Бог с ней с прогулкой, есть вещи и позабавнее! Мы оба смеемся, но при этом я продолжаю идти пешком, а он едет следом. Наконец, то ли заскучав, то ли поняв, что чем ближе храм, тем меньше у него шансов заработать, рикша сдается и называет цену.
— Двадцать рупий, сэр! Всего двадцать рупий! — Он уверен, что я соглашусь: цена нормальная.
Но я делаю изумленное лицо и говорю:
— Ты сошел с ума! За такие деньги можно доехать отсюда до Бхубанешвара. Ты что, хочешь стать миллионером за мой счет?!
Рикша потрясен ответом настолько, что тотчас же соглашается на пятнадцать. Но мне этого мало.
— Десять. — Я не даю противнику оправиться и застываю поперек дороги, перегораживая путь коляске.
Рикша мрачнеет. Столько платят за проезд местные. Согласиться на такой бакшиш от белого — признать полное поражение. В другое время он бы высказал все, что думает обо мне, но дело зашло слишком далеко — он столько времени потратил на мою обработку! Стараясь не смотреть мне в глаза, он молча показывает на кабину.
— Так десять, договорились? — для верности переспрашиваю я, и он обреченно кивает. Как только я устраиваюсь внутри, рикша начинает крутить педали с такой скоростью, что по сторонам в ужасе разбегаются магазины, лавки, лавчонки.
— Эй, помедленнее! — кричу я ему, но он знай себе прет к храму и на ходу успевает махнуть рукой знакомым: как-никак, он при деле, и в коляске у него — сахиб, хотя и омерзительно жадный.
Через десять минут мы на месте. Рикша протягивает руку за деньгами. Я выхожу из коляски, лениво лезу в карман и кладу ему в ладонь, одну за другой, три бумажки по десять рупий.
На следующее утро рикша ждет у гостиницы. Чтобы не упустить странного клиента, он приезжает к шести, и когда в девять я выхожу из номера, издалека улыбается и загодя распахивает дверцу коляски. Его зовут Раджу, ему двадцать три года, он услужлив без подобострастия, и у него веселый нрав. Три дня он возит меня, показывая местные достопримечательности, и пытается быть еще и экскурсоводом. Когда Раджу чего-то не знает, он тут же придумывает. Он путает названия рыб, деревьев и храмов. Но мне это не важно, мне интересен он сам.
В пути мы разговариваем. Мы подтруниваем друг над другом, как старые знакомые, но при этом Раджу не забывает после каждой фразы добавлять «сэр». Он расспрашивает меня о Москве, о том, как я живу. Ему все интересно.
— У вас есть дети, сэр?
— Да, двое. Сыновья.
— Сколько им лет?
— Такие же оболтусы, как ты. Кстати, ты почему не учишься?
— Вы бы, сэр, еще спросили, почему я на рикше не езжу! У меня сестра в университете. И еще две есть — их нужно замуж выдать.
— Это что же, ты должен их выдать?
— А кто еще! Отец на пенсии, мама болеет. А в школе, между прочим, я отличником был. Математику знал лучше всех.
Мы едем мимо рыбного рынка, проезжаем скобяные и обувные мастерские, слева остается недостроенное здание школы. Еще минут пять, и мы выедем за ворота университета. Там граница города, дальше океан с пустынным на десятки километров пляжем, где на песке разбросаны панцири гигантских черепах. Если такая громадина попадает в рыбацкие сети, то запутывается в них и задыхается. А рыбаки тащат-надрываются, не зная, что там, и радуются — вон сколько рыбы!
Завтра я уезжаю из Пури. Таких городов в Индии осталось мало — туристы еще не успели сломать его многовековой уклад. Здесь не видать фастфуда, зато завернутые в холстину трупы сжигают прямо в центре города, и всякий может подойти посмотреть. Сюда на праздник съезжаются паломники — больше миллиона! Они впрягаются в огромные колесницы (каждое колесо в два человеческих роста) и вывозят из храма три статуи — Джаганнатха и его божественных брата и сестру. Их моют сначала водой, потом молоком, а потом бхангом — конопляным настоем. Люди тоже пьют бханг и забывают обо всех своих бедах — о том, что рыба мелкая, а денег мало.
Раджу крутит педали и думает о чем-то своем. Он высок, молод, черен и красив. Когда уходит в себя, перестает улыбаться.
— А коляска твоя? — спрашиваю я, и он не сразу понимает вопрос.
— Что вы, сэр! Я зарабатываю сто, иногда двести рупий в день, и из них пятьдесят отдаю хозяину. Если бы своя…
— А может, лучше купить?
Раджу смотрит на меня как на недоразвитого: мол, что с этого сахиба возьмешь, вначале торгуется, как сумасшедший, потом переплачивает в три раза, а теперь задает дурацкие вопросы.
— Сколько такая стоит? — Я показываю на коляску.
— Такая — десять тысяч. — Раджу смотрит на меня, оценивая, какой эффект произведет цена. — Чуть поновее — тысяч двенадцать-тринадцать. А новая, — он делает испуганные глаза, — больше двадцати.
Пока я в уме пересчитываю рупии в доллары, рикша, сделав грустное лицо, добавляет:
— Вот в прошлом году был здесь один англичанин, так он моему другу дал денег на коляску. Теперь тот ездит и горя не знает…
Я даю Раджу очередные тридцать рупий и иду к океану — в последний раз искупаться и посмотреть на мертвых черепах. Назавтра Раджу должен приехать к двенадцати, чтобы отвезти меня к автобусу на Бхубанешвар.
В ту ночь я никак не мог уснуть. Всё думал о Раджу и его коляске. Ну что такое десять тысяч рупий, в конце концов! Я вспомнил Долли — австралийку, которую встретил когда-то в Мексике. Она еще студенткой познакомилась с бедной семьей на Борнео и уже пять лет прилетает к детям: привозит им учебники и книги, платит за учебу в хорошей школе. Или Юрис — журналист из Латвии, я встретился с ним здесь, в Пури. Он купил лодку рыбакам в Таиланде, и они благодарны ему по гроб жизни. А я? Что я сделал? Неужели я не могу подарить счастье хотя бы одному человеку на земле — и всего за двести долларов!
