Он поднес меня к лицу. И тогда я увидел, что он тоже плачет.
— Что такое, Дэнни? — выдавил он.
— Папа, у меня появилась одна дикая идея. О чем-то, что может снова сделать меня большим. Или, по-крайней мере, остановить уменьшение.
— Давайте уйдем с солнцепека, — простонала мама.
Мы все сели на переднее сиденье автомобиля. Папа повернул ключ зажигания и включил кондиционер. Холодный воздух приятно освежил мою обожженную солнцем кожу.
Папа усадил меня на верхнюю часть рулевого колеса. А я был такой маленький, что мои ноги едва свисали с него.
— Дэнни, в чем заключается твоя идея?
— Ну… — Я глубоко вздохнул. — Понимаешь, яркий солнечный свет напомнил мне о твоем кинопроекторе.
Папа прищурился:
— Что-что? Мой кинопроектор?
Я кивнул.
— Просто я вспомнил одно происшествие. Мы с Меган пришли смотреть кино про Шринкмэна. А потом поднялись проведать тебя в будке механика.
— Да-да, помню, — нетерпеливо бросил папа.
— Так вот, ты показывал кино про Шринкмэна, а я случайно шагнул под луч проектора. Помнишь?
Папа кивнул:
— Продолжай.
— Дэнни, к чему ты нам это рассказываешь? — со слезами в голосе проговорила мама.
— Ну-у… свет прожектора омыл меня, — взволнованно продолжал я. — И я тогда эдак странно себя почувствовал. Вот реально странное ощущение. Как будто голова закружилась. А потом, вот сразу после этого, я и начал уменьшаться.
Папа поскреб в затылке.
— Ничего не понимаю. Что ты пытаешься сказать?
— Может быть… ну мало ли… — начал я, — может быть, свет что-то со мною сделал. Ну, понимаешь? Молкулы там мои поменял, или типа того… И может быть, если я снова встану перед прожектором, процесс обратится вспять и я снова начну расти.
Мама вздохнула и уткнулась лицом в ладони.
— Но у нас больше не показывают Шринкмэна, — заметил папа, нахмурившись и все еще покусывая губу.
— А что у вас показывают? — спросил я.
Он задумался на мгновение.
— «Атака пятидесятифутовой женщины».
— Так это же замечательно! — воскликнул я. — Потрясающе! — Я умоляюще сложил руки. — Мы должны попробовать, папа. Мы должны попробовать!
* * *
Пятичасовой сеанс только-только начался. На нем находилось всего десять-двенадцать зрителей.
Со мною в руке папа поднялся по лестнице в проекторскую. Мама безмолвно следовала за ним. С того момента, как папа согласился проверить мою идею, она не проронила ни слова.
Сегодня отца подменял Эрни Роулс, крупный, румяный жизнерадостный дядька. Папа помахал ему рукой и спросил, как идут дела.
— Без сучка без задоринки, — ответил Эрни.
Папа наклонился к его уху и заговорил сдавленным шепотом. Я не слышал, что он там говорит, но, думаю, он объяснял Эрни ситуацию.
Позади нас жужжал проектор, посылая луч света в экран. Я посмотрел в зал и увидел эту самую пятидесятифутовую женщину, буйствующую на экране.
Папа поднес меня к лицу.
— Ладно, давай попробуем, — прошептал он. — Я подержу тебя под светом проектора, Дэнни.
— Всего несколько секунд, пап, — попросил я. — В тот раз я пробыл под ним всего секунду.
Папа кивнул.
Я повернулся, чтобы посмотреть, как там мама, но она привалилась к задней стене, и ее лицо скрывалось в темноте.
— Это сработает, папа! — воскликнул я, когда он подошел к огромному проектору сбоку. — Я знаю, сработает!
— Поехали, — сказал папа.
Он медленно поднял руку. И подставил меня под луч света.
И вновь белый свет пронизал меня, удерживая на месте… вызывая головокружение…
Глава 21
Я заморгал и помотал головой, пытаясь придти в себя, когда папа опустил руку, убрав меня из-под разящего луча. Он поставил меня на рабочий столик. Они с мамой и Эрни склонились над ним, глядя на меня. И ждали…
Наблюдали…
Ничего не происходило.
Перед моими глазами перестали плясать световые круги. Головокружение тоже постепенно проходило. Я пристально смотрел на свои руки, ноги, выискивая хоть малейшие признаки того, что они начали расти.
Нет.
— Может быть, нужно время, — сказал папа.
Мама прижимала руки к щекам.
— В тот раз ты ведь тоже не начал меняться сразу? — спросила она.
— Угу, — угрюмо ответил я. — Началось маленько попозже. — Но я уже знал, что идея была бестолковая. Я не чувствовал никаких изменений. Я знал, что не вырасту.
«Я обречен, — подумал я, начиная дрожать. Я обнял себя руками, чтобы унять дрожь. — Я обречен…».
* * *
Медленно тянулись часы. К вечеру никаких изменений со мною по-прежнему не произошло.
Мама и папа держали меня в птичьей клетке на кухонном столе. Мама дала мне на ужин несколько клочков тунца между двумя крошками белого хлеба. Я пил апельсиновый сок из наперстка, но чувствовал, что и наперсток становится для меня слишком тяжелым.
Папа весь остаток дня провисел на телефоне, обзванивая всех докторов страны. Он еще надеялся найти врача, который смог бы понять, как остановить неумолимый процесс уменьшения, прежде чем я превращусь в ничто.
Примерно через час после ужина мама с папой вошли на кухню и наклонились, чтобы поговорить со мной. Я заметил, что они оделись для выхода на улицу.
— Мы нашли на другом конце города специалиста, у которого есть кое-какие соображения, — сообщила мама.
— Он хотел бы поговорить с нами, прежде, чем увидит тебя, — добавил папа. — Мы вернемся через час, а может и раньше.
— С тобой все будет в порядке? — спросила мама.
Я сел на пол клетки и подпер руками подбородок.
— Да. Конечно, — пробормотал я.
— Не падай духом, — сказала мама. При этих словах ее голос дрогнул. Они послали мне воздушный поцелуй и скрылись за дверью. Я услышал, как завелся автомобиль, а потом — как он медленно выезжал с подъездной дорожки.
Я поднялся на ноги и принялся бродить по клетке взад и вперед. Я был настолько мал теперь, что не мог дотянуться до птичьего насеста у себя над головой.
— Я исчезну навсегда, — прошептал я.
Звук, донесшийся из гостиной, заставил меня резко остановиться. Я остановился посреди клетки и прислушался.
Я слышал, как распахнулась входная дверь. Слышал, как зашаркали в коридоре приглушенные шаги.
