Плот выдерживал троих коней со всей поклажей и троих солдат. А потому переправа заняла сравнительно немного времени. Как только с плота сошли последние, начал накрапывать дождь.
– Вот и хорошо, – сказал Кондратий Герасимович. – След наш не так виден будет. И пускай он идет и ночь, и утро, и весь день. Мы не размокнем, кони наши тоже, а вот самолеты не полетят. Помнишь, Сашка, как мы с тобой из-под Вязьмы выходили? Это хорошо, что самолеты не летали. Побили б нас с воздуха. Всех бы побили.
Память мгновенно перенесла Воронцова в другой лес. Апрельский снег в тот год держался долго. Зима как будто не налютовалась и уходить не собиралась. Ночами снега стягивало морозом, так что утром, до обеда, по полю можно было ездить на лошади, как по мостовой. Когда начался прорыв, пошла оттепель. Дороги распустило. Туман. Морось, переходящая в дождь. И дождь тот был ледяным. А поэтому когда они во время обстрела вынуждены были броситься со льдины в воду, холода в первые минуты не почувствовали. Но потом едва вылезли. Если бы не помогла Тоня, не заполз бы Кондратий Герасимович на льдину, и умирать бы им всем в Угре. А Тоня с ее тяжелым ранением околела бы на той льдине в первую же ночь.
– Сашка, ты помнишь ту девчушку? На льдине с нами плыла…
– Тоню?
– Ну да. Видел я ее как-то недавно. В госпиталь ездил. А там, гляжу, она идет навстречу. Такая же худенькая, одни глаза.
– Иванкова подруга. Невеста, можно сказать.
– Да ну! От малый! Штык! Своего нигде не упустит! Одно слово – разведка!
Они поговорили и разошлись каждый к своей группе.
Лошадей вели в поводу. Шли примерно часа два. Остановились на полянке. Вернулась разведка. Акулич, сдернув капюшон, доложил:
– Впереди правее в километре хутор. Похоже, это и есть Васили. На выезде часовой. Рядом огневая точка. Пулемет. Окоп обложен мешками с землей. Разговаривают, не осторожничают. Чувствуют себя в безопасности. И – никаких чрезвычайных мер. Хотя и расхлябанности тоже нет. Видимо, старые вояки держат здесь оборону. Службу несут без натуги, без шума и гама.
– Думаешь, не ищут они наш самолет?
– Не похоже, чтобы искали. Иначе бы весь личный состав, до последнего ездового, на уши поставили.
– Что ж, тревожить их и мы не будем.
Они отошли в лес еще на километр и остановились на отдых.
Гришка разыскал Воронцова и сказал:
– А твоим, смоленский, привал отставить. Выдели троих. И пусть разведают, где находится минометная батарея. Поручаю ее вам. Когда начнем выходить, минометчики за спиной нам ни к чему. Уничтожить надо все. «Трубы» тоже. Гранату в ствол – и готово. Только так. Задача понятна? Предположительно, находятся они севернее Василей в противотанковом рву. Но батальонная разведка могла дать неточные сведения. Троих. Не больше троих. Если не успеют вернуться, пускай ждут нас здесь и наблюдают за хутором. С ними пойдет Акулич.
Воронцов отрядил Численко, Колобаева и минометчика Сороковетова из группы Нелюбина.
Акулич скомандовал: «За мной!» и тут же увел их по тропе в сторону Василей.
Все происходило быстро. Гришка импровизировал. План, который был намечен в самом начале и обговорен в деталях, рушился. Это раздражало и Воронцова, и Нелюбина. В окопах они уже привыкли к другой войне. Воронцов вновь почувствовал себя бесправным взводным, мнение которого высшим начальством всегда воспринимается как пререкания младшего по званию со старшим и по званию, и по должности, который всегда прав.
Через полчаса снова двинулись вперед. Разведка вернуться не успела.
Уже на рассвете, когда дождь немного прекратился, вышли к небольшому хутору. Гришка собрал своих, позвал ротных.
– Разведчики сообщили, что немцев здесь нет. Но в нескольких километрах, на перекрестье дорог, пост бригады РОНА. Другими словами, каминцев. А здесь у них никого нет. Полицай так себе. Живет при бабе. Первый парень на деревне. Связан с партизанами. Но отряд Гурьяна еще прошлой осенью отсюда ушел. Бывают только связные. Мужиков, по данным разведки, на хуторе больше нет. Нам понадобится проводник. Придется брать полицая. Заодно опросить местных, не видели ли падающего самолета. Кто пойдет на хутор? – И Гришка уставился на Воронцова. – Что молчишь, смоленский?
– Хорошо, я пойду. Твои мне не нужны. Я пойду с Нелюбиным и Екименковым.
– Подожди. С вами пойдет один из моих людей. – В голосе Гришки чувствовалась та командирская твердость, которая словно напоминала, на всякий случай, что решение здесь принимает он.
– Хватит нас троих. Или не доверяешь бывшим штрафникам? В тылу врага и все такое…
– Да ладно тебе, смоленский… Я для связи человека даю.
– Ну, для связи пусть идет, – согласился Воронцов.
Пошли.
В родном лесу Василь Рогуля мог найти упавшую с самолета спичку, а уж сам самолет… Была у него здесь и припрятанная лодка с шестом. Хорошо просмоленная, исправная. И на ней он мог объехать по протокам и рукавам всю пущу. Особенно сейчас, когда вода после половодья еще не сошла и лодку не надо было перетаскивать, чтобы попасть в соседнюю протоку или в болото, превратившееся до лета в озеро.
– Мне бы денька два. Я бы его, этот самолет, живо нашел.
– За два дня знаешь что может произойти? Если человек ранен и нуждается в помощи. Или кровью изойдет. Или гангрена начнется. А еще хуже – перитонит.
– А это что? Болезнь, что ли, такая?
– Это – если в живот ранен. Воспаление брюшины начинается. Ничем помочь уже нельзя.
– Да, в живот – это хуже всего. Ты, если что, в живот мне не стреляй. Лучше сразу в голову.
– Перестань. Твоя задача – самолет найти. Ты запомнил, где он упал?
– Запомнил. Как пошел на Котовичи, так и не отвернул. Где-то там, видать, и сел.
– Почему ты уверен, что подбитый самолет сел?
– Так не грохнуло. Не взорвался. Тихенько сел. Без грохота.
– Котовичи. Что это за место?
– Хутор до колхозов был. Два двора. Братья жили, Котовичи. Ихний хутор был. Потом переселились в Васили. Я что думаю: там у них в Котовичах луга были. Росчисти. Они до сих пор не особенно и заросли. Мы туда тоже косить ездили. Один луг василевские всегда выкашивали, один луг мы, чернавичские. Косили по очереди. Начальство помалкивало. Всем хорошо. Тут у нас так. Пуща. Воля.
– Ну и что? При чем тут ваши покосы? Все так делали. У нас на Каменке тоже лесные покосы были, о которых начальство либо не знало, либо знало и молчало.
– Вот так при каждой власти. Украдьмя, рывком. Только чтобы выжить, детей прокормить. А про росчисти я к тому, что, может, летчик и сел там? Поле там ровное, сухое. Сверху, должно, хорошо видно.
– Пойдем туда, – согласился Калюжный. – Посмотрим на твои Котовичи. А на телеге ты туда проедешь?
