Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
Ну, во-первых, поутру раньше никогда так радостно и звонко не пели птицы; во-вторых, небо никогда не было таким пронзительно голубым и чистым, а в-третьих, никогда еще цветы не пахли так одурманивающе и пряно, особенно ее любимые розы. Тильда недоумевала, отчего раньше она не замечала, что окружающий мир так прекрасен. Но самое большое чудо было в ней самой. Никогда прежде она не просыпалась с мгновенным ощущением беспричинной и беспредельной радости, никогда еще не пело и не ликовало все у нее внутри, не было такого прилива сил. Казалось, она забыта, что такое усталость, грусть и желание, чтобы скорее кончился день. Сейчас, наоборот, ей хотелось, чтобы ночь никогда не наступала, ведь так жалко было времени, отданного сну, так много дел можно было сделать, столько рассказать своему гостю и столько интересного услышать от него.
Дни летели незаметно, и Тильда не считала, сколько их прошло с тех пор, как она стала выхаживать геолога. Но вот в одно наступившее утро, пока Тильда готовила завтрак, он походил совсем уже бодро по комнате, а когда они сели за стол, спокойно и уверенно сказал:
– Не знаю даже, как мне благодарить тебя, Тильда. Сама знаешь, что ты спасла меня. Если бы не ты, болезнь меня бы одолела, хоть я и крепкий орешек. А сейчас я чувствую, что почти совсем здоров. Послезавтра надо будет отправляться к товарищам в лагерь и браться за работу. Спасибо тебе.
Тильда выслушала его и улыбнулась:
– Я рада, что ты выздоровел, я рада, что ты вернешься к друзьям и снова будешь заниматься своим любимым делом. Будь здоров и счастлив, это и есть моя награда и твое спасибо.
И она пошла заниматься своими привычными, обычными делами.
Но вот незадача, этот день выдался, видимо, каким-то неудачным. Работа не спорилась, как раньше, иногда Тильда даже как бы вообще забывала, что делает, и о чем-то глубоко задумывалась, но о чем? Птицы в это утро тоже почему-то не пели, небо хмурилось и даже цветы не пахли. Она и так, и эдак наклонялась к своим любимым розам, но нет, сегодня они не пахли. Никто не мог ей подсказать, почему вернулась грусть, а радостное ликование внутри кончилось. А тут еще к концу вечера навалилась такая усталость, что она, зайдя в хлев доить корову, прижала к себе ее умную теплую морду и неожиданно расплакалась.
Она даже не плакала, а рыдала навзрыд, и ей казалось, что внутри у нее сердце разрывается на части. И что это вдруг на нее нашло! Сколько она себя помнила, ей не доводилось реветь. Была она не из слезливых. Как бы тяжело в жизни и на душе ни было, слезу из нее вышибить не удавалось никому и ничему. А тут? Еле переставляя ноги, шла она домой. Значит, уже послезавтра не будет этих веселых бесед во время завтрака и ужина, никто не встретит ее на пороге, не снимет с нее пальто и не спросит: «Ну, как сегодня твой день прошел, что было хорошего?» Никто не расскажет ей столько интересного о людях и окружающем мире, а ведь она уже привыкла каждый вечер слушать захватывающие дух истории из жизни человека, этот мир повидавшего и знавшего столько, что и за всю ее жизнь ей бы не наскучило его слушать. Ни с кем теперь не поделится прожитым она. Ведь и ей довелось за десять лет служения людям пройти через многие испытания, и она тоже так нуждалась в добром и внимательном слушателе.
Тильда открыла дверь в дом и увидела, что стол уже приготовлен к ужину и за ним, низко свесив голову, сидит геолог. Тильда застыла на пороге.
– Добрый вечер, – неслушающимися губами проговорила она.
– Добрый вечер, – глухо отозвался он.
Они помолчали. Тильда все еще стояла в рабочем пальто, но совершенно не замечала этого.
– Знаешь, я, пожалуй, завтра утром уйду в лагерь к ребятам, – начал геолог, – им без меня трудно. А я уже совсем здоров, и отлеживать бока мне стыдно.
– Да, – безжизненно отозвалась Тильда.
– Спасибо тебе за все.
Он помолчал, молчала и Тильда.
– Я здоров и снова буду много работать и много ездить по свету, ведь меня нигде никто не ждет, нет у меня ни семьи, ни дома и нет человека, которому я дорог и нужен. Вольная птица, – он опять замолчал, сидя все так же с низко опущенной головой.
В комнате стояла звенящая тишина, и Тильда, замерев у двери, ни за что на свете не нарушила бы ее.
– Но, знаешь, – вдруг снова заговорил геолог, – больше всего, больше самой жизни, мне хотелось бы не уходить отсюда никогда, потому что впервые за всю мою жизнь я захотел, чтобы именно здесь были мой дом, моя семья и тот самый человек, которому я один из всех живущих людей на земле дорог и нужен.
Опять он замолчал, также молча стояла и Тильда. И тогда впервые за весь разговор он поднял голову и посмотрел на нее.
Ему навстречу вдруг хлынуло небесной красоты счастливое сияние ее глаз, лицо Тильды сияло божественным светом любви, а ее солнечная улыбка озарила всю комнату. И хотя на улице была уже осень, холодная и ненастная, лил дождь и хмурое небо темнело тучами, в доме Тильды расцветала весна, она даже могла поклясться, что вдруг отчетливо услышала майские трели соловья и почувствовала нежный запах ландыша. Молча смотрели они друг на друга. Слова совсем не были нужны, они были даже лишними, эти земные слова. И тогда такое же счастливое мерцание небесной красоты его глаз хлынуло ей навстречу, и теперь уже его солнечная улыбка еще ярче заставила засверкать комнату, и, словно зеркальное отражение, уже его лицо засияло божественным светом любви. Счастливо вздохнув, он сказал:
– Да, я нашел свою семью и человека, которому я один из всех живущих людей на земле дорог и нужен. Я нашел свой дом.
Вот так, хоть и поздно, пришло к Тильде простое человеческое счастье, самое настоящее и на всю жизнь. Именно то, которое и обещал Господь всем людям, любящим Его и имеющим Душу.
О зернышке любви
В сказочном заколдованном лесу росло маленькое, совсем крохотное чудесное деревце – деревце любви. В заповедной чаще, где оно произрастало, не было ни единого следа человека. Только птицы, звери и рыбы знали о нем: иногда, когда приходило время, они склевывали или проглатывали одно зернышко с его крошечных плодов, висевших игрушечными гроздьями, но этого вполне хватало для начала великого таинства любви.
Рядом с деревцем любви росло деревце ненависти, оно было точной копией первого, но его спелые плоды-зерна не срывал никто. По неписаным законам, установленным хозяином леса, что-либо из здешних растений можно было употреблять в пищу только по высочайшему разрешению и в определенное время. Деревце же ненависти в перечне съедобных названо не было, потому лесное зверье не обращало на него никакого внимания, даже как бы и не замечало его в суете повседневности. Да и что за прок его замечать, если оно для них было совершенно бесполезно?
Хозяин леса запретил животным, рыбам и птицам разглашать тайну дерева любви, скрытую от людских глаз, и они с почтением приняли эти условия. В мире животных воцарился порядок, а тот породил покой и размеренность. Лес вырос таким огромным, что совсем скрыл от людей свою великую тайну.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
