Мари-Луиз направилась к центру города, за ней последовал необычный эскорт на велосипедах, обгонявший ее на поворотах и посылавший ей воздушные поцелуи. Кожей ощущая взгляды жителей, спрятавшихся за закрытыми окнами домов, Мари-Луиз что есть силы крутила педали. Она резко свернула в свой двор, вбежала в открытую дверь и скрылась в темноте прихожей, откуда стала наблюдать за солдатами. Они смеялись и пили воду из фляжек, усевшись под деревьями на площади Верт. Пришли победители.
Мари-Луиз сняла туфли и тихо поднялась по лестнице на второй этаж, где, по-прежнему оставаясь невидимой, могла наблюдать за происходящим. Спустя минуту она поняла, что не одна находится в таком положении. В доме напротив мадам Акарье тоже пряталась за занавеской. Они встретились глазами и снова перевели взгляд на оккупантов, которые принялись за сосиски, не переставая смеяться и активно жестикулировать. «Сколько им лет? Восемнадцать? Девятнадцать? Не больше». Мари-Луиз вдруг почувствовала себя старой. Ей было всего двадцать шесть, но эти солдаты казались ей в тот момент самыми настоящими детьми. Тот, который хорошо говорил по-французски, сидел к ней спиной. На загорелой шее виднелась белая полоска. «Видимо, он недавно подстригся», — подумала Мари-Луиз. Самый загорелый из них расстегнул рубашку, обнажив часть мускулистой груди, и закурил. По странному совпадению эти трое уселись отдохнуть и перекусить именно там, где до войны любила проводить время местная молодежь. Мари-Луиз на цыпочках прошла по коридору к двери и постучала.
— Папа, боши[28] уже здесь.
Дверь распахнулась. Отец успел одеться. На нем была рубашка с накрахмаленным воротником и галстук.
— Где?
Мари-Луиз показала рукой на окно. Отец зашел за занавеску и посмотрел вниз, а затем вернулся к ней.
— Где остальные?
Мари-Луиз пожала плечами.
— Не знаю, наверное, уже входят в город.
В этот момент послышался рев мотора, и грузовик с шумом выскочил на холм. Отец посмотрел на Мари-Луиз, кивнул, прошел в свою комнату и вернулся в пиджаке. Жестом он велел ей следовать за ним до входной двери.
Полуденный зной встретил их на пороге, и они какое-то время стояли бок о бок, не решаясь покинуть дом. Трое молодых людей поспешно застегивали форму и надевали каски, когда на улице появился штабной автомобиль, который медленно проехал мимо. Впереди сидели офицер с водителем, а сзади — двое солдат с выставленными в открытые окна автоматами. Следом проехали два грузовика, оставляя за собой клубы едкого дыма. Отец взял Мари-Луиз за руку, и они пошли за грузовиком, из кузова которого на них смотрели дула автоматов. Тотчас же изо всех углов стали появляться жители. Некоторые вели за руку детей, некоторые остались у дверей домов, некоторые выглядывали из окон. Грузовики заглушили двигатели, и солдаты высыпали на площадь, молниеносно построившись в две шеренги. Видимо, они долго добирались — форма и ботинки были ужасно грязными. На лица падала тень от металлических касок.
Во втором ряду Мари-Луиз увидела веселого загорелого солдата, правда, теперь его лицо не выражало эмоций. Подбородок вперед, глаза навыкате — настоящий воин-завоеватель.
Молодой офицер стоял в автомобиле, одна рука на переднем стекле, другая на поясе. Мари-Луиз наблюдала за тем, как его пальцы нервно сжимаются и разжимаются. На рубашке зияли дыры от пуль. Его рыжие волосы стали мокрыми от пота. Не обращая внимания на собравшихся, офицер достал платок и, словно перекрестившись, вытер лицо. Затем подождал несколько минут, пока стихнет скрип ботинок, покашливание в строю и наступит полная тишина. Мари-Луиз почему-то думала, что он начнет кричать, но офицер спокойно заговорил короткими предложениями, давая возможность переводчику выполнять свою работу. Не содержание его речи, но сам язык показался ей грубым и резким.
— Ваш город отныне находится под юрисдикцией Германии. До последующих распоряжений вводится комендантский час с восьми часов вечера до шести утра. Имеющееся оружие сдать немедленно. В случае неподчинения расстрел на месте.
Он перевел дыхание и снова вытер лицо.
— Все рода войск подчиняются законам военного времени. Мы — солдаты, а не варвары, поэтому если вы не будете оказывать сопротивления, вам нечего бояться. Мэр города или его заместитель, сделайте шаг вперед.
Мишель Анси, не взглянув на дочь, медленно пошел через площадь. Он остановился у машины и по-военному отдал честь. Мари-Луиз никогда не видела, как он это делает, ведь когда он служил в армии, она была еще совсем ребенком. Она подумала, что он держит себя с достоинством. Переводчик что-то сказал мэру, но что именно, Мари-Луиз не расслышала. Офицер вышел из машины и отдал честь господину Анси, правда, для этого он вытянул вперед руку. Затем они пошли в здание мэрии, на которой пока еще развевался французский триколор.
Выставив караульные посты, некоторые немцы принялись засовывать голову под колонку, некоторые улеглись в тени грузовиков и поливали лица содержимым фляжек, при этом игнорируя жителей, увлечено наблюдавших за происходящим. Двое мальчишек, раздобыв где-то палку, подошли вплотную к солдату, который как раз нарезал колбасу. Немец, оскалив частично выбитые зубы, протянул им большой кусок. Мальчик с палкой потянулся вперед, а второй крепко ухватил его за руку, словно боялся, что тот упадет с какого-то воображаемого утеса. Немец размахивал куском, заставляя мальчишку наклоняться все сильнее, и вдруг резко бросил кусок прямо в его руку, вызвав хохот товарищей. Не на шутку испугавшись, мальчишки пустились наутек и остановились только под большим деревом, где смогли наконец полакомиться добычей. Группа женщин, среди которых была и Мари-Луиз, стояла в стороне, молча наблюдая за происходящим. Вдруг один из солдат поймал ее взгляд и помахал рукой. Мари-Луиз поспешно отвела глаза. Женщины смотрели на нее с удивлением и укором.
— Он и двое других обогнали меня на дороге, когда я возвращалась из школы. Он еще мальчишка. Да они все зеленые юнцы.
— Ты говорила с ними? — Адель Карпентье всегда умела задать прямой вопрос.
— Нет. Я — нет. Он говорил со мной. По-французски.
— Что же он сказал?
— Сказал, что его зовут Карл, кажется, так.
— А где остальные?
Мари-Луиз обвела глазами площадь, стараясь сделать это как можно незаметнее. Самый загорелый, держа сигарету в зубах, расчесывал мокрые волосы.
— Один возле колонки. Расчесывается. Второго я не вижу.
— А он очень даже ничего. — Жислен Пру удалось вызвать недоумение у собравшихся женщин. — А что? Я просто сказала, что он симпатичный, вот и все. Бош что, не может быть симпатичным? — И она уставилась на Адель, скрестив руки на груди, а затем, слегка понизив голос, так чтобы было слышно только стоявшим рядом, сказала: — Перестань, Адель. Отныне игнорировать бошей не удастся, ведь теперь они будут везде. И если со мной поздороваются, то я поздороваюсь в ответ. А если ты считаешь, что соблюдать правила приличия — это все равно что трахаться с ними, то пожалуйста, это твое дело. Ты как думаешь, Мари-Луиз?
