– Как ты думаешь, она тебе верит? – поинтересовалась Лёка.
– Как же, держи карман! – уверенно ответил Стас. – Я ж ей не мешаю по курортам одной шастать. Мне по барабану. Только б делала все по уму, чтоб меня братаны в глаза рогатиком не называли. Она может делать что захочет, лишь бы по-тихому. Так и живем!
– Не очень здорово живете! – заметила Лёка. – Я не хотела бы так.
– Жизнь, гадом буду, – сложная штука! – Стас потянулся за гитарой. – Против лома нет приема, а папаша ее велел нам жить дружно. Светка хоть и дочка, а тоже его слушается. Он такой, умеет заставить себя уважать. Не сявка, зря рот не откроет, нет! Но и тому, кто ослушался, спуску не даст!
– Ну, что ж – пусть будет все, как он велел, – сказала Лёка. – А я утку запекла! Ты на кухню пойдешь или тебе сюда принести?
– Сюда, конечно! – Стас подергал струны, потом подкрутил колки, настраивая инструмент. – На Востоке, если ты не в курсе, хавают не сидя, а лежа. Правильной жизни люди!
Пока Лёка накладывала в тарелку куски утки, хлеб, салат, Стас настроил гитару. Брынькнул аккорд «ми минор» и остался доволен. Лёка поморщилась – у Димки гитара звучала лучше. Но Димка – это было так давно…
– В тебе было столько желаний, и месяц над нами светил, – затянул Стас песню Михаила Круга. – Когда по маляве, придя на свиданье, я розы тебе подарил!
Ни слуха, ни голоса у Стаса не было, и потому одна и та же песня всегда звучала у него по-разному. Стас это знал, но петь под гитару не стеснялся. Что тут поделать, если душа просит песни! А способности к музыке – они не у каждого есть. И что? И ничего! Будем петь, как получается, – ведь жизнь одна!
Лёка принесла еду. Стас тут же отложил гитару и принялся уплетать.
Ей нравилось смотреть, как он ест – быстро, жадно, как волк, и в то же время очень аккуратно. Никогда бы Лёка не позволила Димке есть лежа на таком шикарном диване. Но Стас не Димка, и к тому же ее «принц» никогда не ронял на диван ни крошки.
– Все зашибись, – сказал Стас, вытирая жирные пальцы о специальное полотенце. – Но вот только это – не утка! То, что выращено в неволе, – это, в натуре, не утка!
– А что – утка? – не поняла Лёка.
Ей было немного досадно – она потратила на эту утку уйму времени.
– Утка – это дикая птица, которую нужно выследить, застрелить, приготовить на костре – в котелке или на вертеле! – заявил Стас. – Еще можно в грунтовой печи. Вот тогда это будет утка, в натуре!
– У меня нет никакой грунтовой печи, – сказала Лёка. – Здесь третий этаж – откуда возьмется грунт? И я не могу купить дикую утку ни в одном супермаркете Большеграда!
– А кто ж ее покупает в супермаркете? – спросил Стас, вставая. – Мы ее сами добудем!
– Когда?
– Да сейчас!
Лёка вымученно улыбнулась.
– В лес, что ли, поедем?
– Можно!
– Стас, я не собираюсь опять ехать с тобой «на природу», – сказала она как можно мягче. – Я еще не перестала дрожать после предыдущей рыбалки. Если ты не в курсе – я беременная женщина, и мне нельзя спать в палатке в конце декабря! К тому же, если помнишь, в прошлый раз мы так ничего и не поймали.
– Не кипишуй, подруга, – пустыми не уедем! – сказал Стас уверенно. – И спать в палатке не будем. У нас ведь машина, дорогая моя! Захотим домой – сядем и поедем! Или ты диких кабанов боишься?
– С тобой мне ни один кабан не страшен! – натужно улыбнулась она.
Ехать охотиться на утку ей не хотелось. Она не любила лес, но почему именно, объяснять Стасу не стала. Дело было, конечно, вовсе не в кабанах.
Дело было в Тальке.
После Лёкиного фиаско изящная и обаятельная Виталия проработала в казино еще год. Привыкла к хорошим шмоткам, качественной косметике, молотому кофе, дорогим печенюшкам, в общем, к деньгам. Через год казино отошло новому владельцу, и Тальку, как и всех остальных работников, уволили.
Но Талька не расстраивалась, и денег у нее не убавлялось. Она даже и не думала скрывать от Лёки, что зарабатывает их, обслуживая кое-кого из местных богачей, с которыми познакомилась когда-то за зеленым столом.
– А что такого? – говорила она Лёке. – Они хотят молоденькую девочку. Значит, пусть платят! Старые хрычи должны оплачивать качественные услуги. Хочешь со мной?
Лёка тогда подрабатывала в недавно открытом «Макдоналдсе» – по четыре часа вечерами после учебы. Было вполне безопасно – жена Саши Бешеного вряд ли зашла бы в такую забегаловку, а если б и зашла, то ни за что не узнала бы Лёку в жуткой фирменной кепке.
Это был первый «Макдоналдс» в Большеграде, и все менеджеры в ресторане были румыны. Они выжимали из работников все соки, постоянно их подгоняя криками «хайде, хайде» – то есть «быстрее, быстрее». Это «хайде» Лёка ненавидела – она и без понуканий работала так быстро, как только могла.
Но хуже было с коллегами. После отъезда румын самые способные должны были стать менеджерами вместо них. Здесь Лёка могла воочию увидеть, что такое дарвиновская борьба за существование. Все из кожи вон лезли, чтобы доказать румынам, что им, именно им, можно доверить руководство рестораном через полгода! Они буквально стояли на ушах – напоказ выставляли свое усердие, лебезили перед надутыми румынами, подлизывались. Особым шиком считалось на глазах у начальства помчаться помогать коллеге.
Как раз за два дня до разговора с Талькой семнадцатилетняя соплячка Анька, недавно окончившая школу, подлетела к фритюрнице, на которой Лёка жарила картошку, и, стреляя глазами в сторону заглянувшего на кухню менеджера Чиприана, громко завопила:
– Ты неправильно мешаешь! Так не успеешь сделать заказ. Дай я покажу, как надо!
И схватилась за ручку металлической корзинки, которую опускали в кипящее масло.
Лёка не стала тратить время на ответ – работать действительно надо было быстро, – но корзинку не отдала. Она незаметно, вроде бы случайно, ткнула Аньку острым локотком в бок и дернула корзинку на себя. Получилось сильнее, чем хотелось. Анька, конечно, отлетела в сторону, но Лёка пошатнулась, оступилась и обожгла руку о другую корзинку, которую только что вытащила из кипящего масла. Все произошло вмиг – Чиприан ничего не заметил. Анька больше к Лёке не подходила, но ожог получился сильный, и Лёка долго лечила его специальной мазью.
Предложение подруги ей решительно не нравилось. Да, конечно, за четыре часа румыны и коллеги успевали вымотать все нервы, и работу в «Макдоналдсе» Лёка ненавидела. И, конечно, карьеру здесь ей не сделать – для этого нужно быть лакеем, а гнуть шею перед какими-то румынами Лёка не собиралась. Но она была «звезда», а не какая-то там лахудра! Проституция – это мерзко, а потом просто глупо. Она все равно пробьется в жизни и без таких штук! И не нужны ей разовые сомнительные заработки. Ей нужно солидное, надежное место там, наверху. Или «принц» – то есть брак с преуспевающим, богатым человеком, или успешная карьера. И то и другое могло накрыться, если когда-нибудь выяснится, что она, Лёка, продавала себя!
