— Да любит она его! Любит!
— Любит? — удивился Орловский. — А ты чего так разошелся? И почему знаешь, что любит? Род у Плещеевых старый, знатный — вот и соблазнилась. Да и деньгами он не обижен… А то — любит!
— Да ты что несешь? Какие деньги?
— Это ты что несешь, Василий? Опомнись!
Но Нарышкин его уже не слушал. Он выбежал из трактира, вскочил на коня и опрометью помчался в столицу, на вечернем холоде выветривая из головы хмель и дым трактирных разговоров.
Слова Орловского не давали ему покоя.
Плещеев даже и не заметил, где заснул. Даже и не сон это был, а какое-то беспамятство. Теперь, когда он очнулся, в голове его шумело, и Александр никак не мог понять, где он. Каменные стены, низкий потолок, окно, забранное решеткой… Офицер вскочил:
— Где я?!
Он бросился к окну и схватился за решетку. Из подземелья был ему виден лишь клочок голубого неба — а более ничего. Он не мог узнать ни места, где находилась его тюрьма (ибо это была тюрьма), не увидеть ни одного человека — ничего.
— Боже! Боже… Что произошло?
Заскрипел замок, дверь открылась. Плещеев вздрогнул и обернулся.
— Выходи, — приказал ему вошедший караульный.
После небольшого коридора — низкого и темного — вошли они в помещение со сводчатым потолком. Плещеев огляделся и похолодел: по центру стояла дыба, а против нее, в специально отгороженном закутке скамьи и стол. Это был знаменитый застенок Тайной канцелярий.
Минут через пять, пока Плещеев стоял, холодея от ужаса, в закуток вошли несколько человек: двое подьячих и в богатом кафтане высокий человек. Как только вошедший повернул свое лицо к дыбе, Плещеев узнал его. Это был самый страшный человек во всей империи — Александр Иванович Шувалов. Лицо Шувалова передернулось и исказилось, как только он увидел заключенного: граф страдал нервами, и его в общем привлекательное и породистое лицо довольно часто искажал нервный пароксизм.
Вошедшие уселись за стол, подьячие разложили перья и бумагу, приготовляясь записывать. Шувалов снял свой парик, обнажив голову с коротко остриженными, черными с проседью волосами, и посмотрел на офицера. Плещеев молчал, ибо что тут можно было сказать или сделать?
Граф взял бумагу, протянутую ему одним из подьячих, и углубился в чтение. Затем медленно поднял глаза и вновь пристально посмотрел на заключенного.
— Признаешь ли ты злоумышление, противу Ее Императорского Величества, императрицы нашей Елисавет? — медленно произнес Шувалов.
— Нет, нет, — зашептал Плещеев.
— Как же, а тут вот сказано, — продолжал граф, — что ты-де злоумышлял к повреждению высочайшего здоровия, имел непочтительные о государыне отзывы, а также обо всем августейшем семействе?
— Все ложь, ложь! Не было этого.
За спиной Плещеева скрипнула дверь. Молодой человек обернулся и увидел палача, взошедшего в застенок со всеми своими инструментами, от которых мороз продрал Александра по коже: то были хомут шерстяной с долгой веревкой, кнутья и ремень для связывания ног.
Хотя и не знал всех этих подробностей несчастный арестованный, однако кровь похолодела в его жилах и трепет прошел по всему телу так, что это было заметно и постороннему взгляду.
— Запираешься, сударь? Напрасно, — медленно проговорил Шувалов. — По делу обстоятельства доказывают тебя к подозрению. Для изыскания истины в таковом случае полагается употребить пытки…
— Нет, нет, — прошептал несчастный и упал в обморок, не вынеся обвинений, а особливо лица графского, которое тот, объявляя все эти ужасные вести, поднял к нему и вдруг подмигнул ему всей левой стороною его.
Меж тем палач выплеснул на заключенного ушат ледяной воды, для этого специально стоявший у дверей. Плещеев пришел в себя, его подняли и поддерживали с обеих сторон, чтобы не завалился он снова, палач и его подручный.
Шувалов, молча поглядывая на офицера, думал о том, что этот человек так слаб и, быть может, не пыткой, а чем другим, например, уговором тут вернее будет подействовать. По крайности — для начала.
— Посадите его, — велел Шувалов.
Плещеева ловко усадили на скамью, напротив Шувалова.
Скажи мне, ибо честный твой ответ избавит тебя от многих мучений, что за слова ты говорил будто бы о том, — тут граф глянул в бумагу, которую ему подали в самом начале, — что невеста твоя — царская племянница? Ведь говорил?
— Говорил, говорил, — забормотал Плещеев.
— Зачем ты это выдумал? — резко спросил Шувалов.
— Я не выдумывал… Это она, ее слова…
— Чьи слова?
— Наташины…
— Кто она?
— Дочь Обрескова Петра Николаевича…
— Как же ты поверил этим словам, если знаешь, кто ее родители?
— Они ей не родители… Она приемная у них дочь…
Шувалов замолчал. Мальчишка, испугавшись, похоже, говорил правду… Однако с его слов графу померещилось…
— Чья же она дочь? Что она говорила тебе?
— Что она дочь… Нет, внучка царевны Натальи Алексеевны…
— Та-ак! — Шувалов вроде бы даже обрадовался от подобного сообщения.
— Значит, она утверждала, что является особою царской крови?
— Да.
— А чего она хотела от тебя?
— Ничего…
Плещеев был окончательно раздавлен. Сначала он не понимал сути вопросов и своих ответов, но теперь, припомнив все опасения Наташи, медленно прозревал. Он начинал понимать, к чему ведут все эти вопросы и могут привести его ответы.
— А не было ли у означенной девицы Обресковой каких умышлений?
— Каких… Каких умышлений?
— Противу власти? Противу Ее Величества?
— Нет, не было…
— Не было? А заговор вы разве не составляли, дабы императрицу свергнуть, а оную девицу на престол усадить?
— Нет… Нет! — крикнул Александр. — Не было этого! Да как это возможно, у нее права такого нет!
— Верно, права нет… А умысел был, — продолжал граф. — Сознайся чистосердечно, и тебе выйдет послабление.
— Нет, нет! Не было этого!
Шувалов сделал знак палачу и тот потащил молодого человека к дыбе.
«Я стерплю, я стерплю», — твердил себе Александр, но когда его во второй раз подняли над полом и он услышал хруст своих суставов, которые выворотило совсем назад, Плещеев не выдержал.
— Было, было, — захрипел он.
— Пишите, — указал Шувалов.
Плещеев указал и заговор, и злоумышление, когда после третьего раза отлили его ледяной водой.
По законам положено было пытать всего три раза, но ежели заключенный речи переменял, то пытки должно было употреблять до тех пор, пока с трех пыток одинаково не скажет.
