Потрясающее, звенящее, вибрирующее одиночество свалилось на нее и едва не лишило чувств, и только тогда Джинджер поняла, что ее обиженное «ну и уходи», брошенное Алексу в ответ на предложение о разводе, было лишь жалким фанерным щитом, попыткой сохранить никчемную маску, потешить уязвленную гордость. Напускное равнодушие, не спасшее ни от боли, ни от разочарования…
К восьми часам она ощутила, что больше не может сидеть здесь и сгибаться пополам от грызущего чувства потери.
Она подползла к телефону и жалким, потерянным голоском напросилась в гости к Матильде Джонс, жене крупного полицейского чиновника.
С Тильдой ей всегда было общаться приятнее, чем с остальными светскими женами Далтонмора. Это была очень душевная особа, внимательная и тактичная, и Джинджер даже рискнула назвать Тильду Джонс своей подругой.
Добившись приглашения на вечерний бокал коктейля, Джин быстро привела себя в порядок – умылась горячей, а потом холодной водой и припудрила лицо, чтобы скрыть следы слез, переоделась… И через полчаса уже парковала свою машину у дома Джонсов.
Мистер Терри Джонс коротко поздоровался с Джинджер и, сославшись на усталость, скрылся в недрах дома. Тильда провела гостью в столовую и принялась колдовать у стойки бара, смешивая коктейли и попутно расспрашивая Джинджер об обстоятельствах их с Алексом расставания воркующим, баюкающим голосом психотерапевта.
Тут Джинджер растеряла свой светский лоск и снова пустила слезу.
– Я не знаю, я так до сих пор и не понимаю, что произошло, – принялась объяснять она. Он просто сказал, что больше так не может. А как «так»? Разве ему было плохо со мной? Впрочем, а разве нам было хорошо? Мы почти не общались последнее время. Сейчас я стала вспоминать, когда мы в последний раз говорили по душам, и пришла к выводу, что никогда. Все было слишком поверхностно, что ли. «Дорогая, куда пойдем? Что ты будешь заказывать?» «Милый, надень другой галстук, этот тебе не идет». – А когда мы последний раз занимались любовью?
Она тяжело вздохнула.
– И когда он предложил расстаться, я просто вынуждена была из самоуважения сказать:
«О'кей, милый, не очень-то и хотелось». Но, может быть, нам стоило сначала все обсудить и попытаться все начать сначала? Мне его не хватает. О боже, Тильда, как мне его не хватает!
Рыдания стиснули горло Джинджер. Тильда смущенно поморщилась и отвела глаза, чтобы не видеть ее слез. Джин восприняла это как проявление такта.
Коктейль оказался очень вкусным, но после бурбона пился легко, как вода. Джинджер сама не заметила, что осушила бокал залпом. Хозяйка незаметно кинула на нее осуждающий взгляд и достала серебряный портсигар. Тильда всегда курила папиросы с дорогим голландским табаком, вставляя их в бесконечно длинный декадентский мундштук, который в ее музыкальных пальцах выглядел просто семимильным.
Джинджер тоже мечтала о таком, но кто-то сказал ей, что при ее женственных формах это будет не очень выигрышно смотреться, что это аксессуар для изможденных дам, которые словно порастеряли плоть, сидя на кокаине. Поэтому она отказалась от мундштука, зато иногда позволяла себе баловаться длинными тонкими сигаретками с ментолом, почти лишенными никотина.
Джин вытащила из сумочки плоскую пачку и изящную зажигалку, привезенную из очередной поездки с Алексом. Вскоре табачный дым, тепло от выпивки и внимание Тильды, которая задавала короткие вопросы и выслушивала пространные ответы не перебивая, сделали свое дело.
Джинджер снова стало казаться, что жизнь прекрасна.
Надежда есть! Ну как она сразу не поняла – с Алексом все еще можно обсудить и переиграть, и черная полоса в ее жизни минует, ведь рядом есть такие внимательные и заботливые друзья, к которым можно прийти в трудную минуту и поделиться своей душевной горечью, а они поддержат и поймут!
Полная благодарности, она чувствовала, что камень, висевший на душе, покачнулся и вот-вот свалится, и в этот момент снова услышала воркующий голос Тильды.
– Да, я тебя понимаю. Все-таки, конечно, жаль, что вы с Алексом расстались. Как он мог тебя бросить? Эти мужчины вообще такие странные. Вот и мой Терри тоже меня удивляет.
Терри? Джинджер удивилась. Джонсы жили душа в душу, составляя не просто гармоничную пару, а объект зависти и образец для подражания в глазах всех окружающих. Неужели у Матильды могут быть претензии к супругу? Они же всегда жили по принципу «куда иголка – туда и нитка»?
– Представляешь, – продолжала Тильда, что он мне заявил? Спрашивает меня: «Дорогая, а ты на стороне Алекса или на стороне Джинджер?» Я ему отвечаю: «Милый, но мы же друзья и Алекса, и Джин, мы не должны менять к ним своего отношения из-за того, что они больше не вместе». А он продолжает настаивать: «Но мы же сначала познакомились с Алексом. Если мы сейчас будем продолжать общаться с Джинджер, разве это не будет предательством по отношению к нему?». – Что за чушь! – возмущенно и обиженно фыркнула Джинджер.
– Вот и я ему говорю – чушь. Почему мы должны лезть в ваши личные дела? Думаю, мне удалось его убедить, – заверила Тильда и сочувствующе добавила:
– Не расстраивайся ты так, Ты же знаешь, что всегда можешь рассчитывать на нашу помощь, А у мужчин вообще очень странная психология.
– Да, мужчины порой очень странно мыслят, – согласилась уязвленная Джинджер, которой такой поворот событий даже в голову прийти не мог. – Спасибо, хоть ты меня понимаешь.
Прощаясь с хозяйкой и находясь под влиянием ее теплого, проникновенного голоса и обаяния, Джин думала о том, как это здорово – встретить понимание и обрести настоящую подругу.
Но, выйдя из дома на свежий вечерний воздух, она поняла, что Тильда ей больше никогда не позвонит.
Конечно, Алекс был более ценен, чем она.
И не только потому, что Джин вписалась в это общество гораздо позже, чем он. Алекс был крупной шишкой в городке. А она – только его женой. Убедившись, что все их бывшее окружение считает так же, как и Терри Джонс, Джинджер наперекор всяческой логике возненавидела Алекса. За то, что он увел с собой из ее жизни всех общих друзей и знакомых, как крысолов из Гамельна.
Когда замолчал телефон, жизнь потеряла всяческий смысл и зашла в тупик. Только тетушки иногда справлялись о ее здоровье, но Джин не могла поделиться своими переживаниями ни с Мэгги, ни с Алисой. Она наизусть знала все, что они скажут, а это было воистину невыносимо – в стотысячный раз выслушивать одни и те же раздражающие фразы, как заезженную пластинку.
Неизвестно, когда тоска должна была пересилить инстинкт самосохранения и толкнуть Джинджер с бритвой в руке в горячую ванну.
Известно другое: Вэл появился раньше.
Он тоже слегка раздражал. Он был не таким, как хотелось Джинджер. Она не очень-то ценила его. Она смотрела на него сверху вниз. И не понимала, зачем он здесь.
Но знала, что без него было бы хуже – в сто, нет, в тысячу раз хуже, больнее, безысходное.
