– А как все хорошо начиналось, – всхлипнула Евгения Петровна. – Родилась ты, я дала тебе такое чудесное имя! Между прочим, оно переводится с греческого как величественная, заботящаяся о бедных. Липушка, ты не заботишься и все путаешь. Ты не соответствуешь величию!
– А как меня хотел назвать папа? – поинтересовалась дочь.
– Какая разница! – пожала плечами родительница. – Отец здесь ни при чем. Я была молоденькой студенткой. Он был такой могучий, этот атлет на Московской олимпиаде! Когда он проверял билеты на контроле, женщины падали в обморок от его харизмы…
– Так, как выясняется, папа ни при чем, значит, у меня жутко дурная наследственность! Что ты от меня тогда хочешь? – Липа принялась есть суп. Отказываться от обеда не имеет смысла. Неблагодарный Стас, на которого она потратила лучшие свои годы, не заслуживает ее голодного желудка.
Евгения Петровна, как истинная мать взрослой дочери, не собиралась сдаваться на милость судьбы.
– Признайся, – она наклонилась к Липе и погладила ее по голове, та от необычайной материнской ласки вздрогнула. – Он тебе понравился?
– Стас не может не нравиться, – ответила та, – он очень привлекательный мужчина.
– Я не о нем, – прошептала мама, – а о том, с кем ты провела ночь, после чего он лишился своей невесты. Он-то очень привлекательный мужчина? Учти, что теперь он одинок так же, как и ты.
– Мама, как ты можешь! Между нами ничего не было! – попыталась возмутиться Липа. – Нет, он совершенно не привлекательный мужчина, к тому же он маменькин сынок, а его мать – та еще змея.
– Ничего, мы сумеем найти против нее противоядие, – откидываясь на спинку стула, довольно сказала Евгения Петровна, – главное, чтобы он не помирился со своей невестой! Может быть, ты ему позвонишь?
– Мама! Тебе же всегда нравился Дружинин! – не понимала резкой перемены в ее настроении Липа.
– Нравился, – буркнула та, – в том-то и дело, что нравился! Но после того как он заявил, что ты моя истинная дочь, он мне разонравился. В принципе, ты, естественно, моя дочь, но обвинять меня в разврате!..
– Мама! Он просто вспылил. К тому же тот, другой, от меня не в восторге. Я сломала ему жизнь.
– Очень хорошо, что к нему наконец-то пришли перемены, – не сдавалась мама, – позвони ему и пригласи в гости. Просто так, как бы между прочим, в благодарность за приют.
– Да, звонить все-таки придется, я забыла у него дома свою сумку, – призналась Липа.
– Молодец! – обрадовалась Евгения Петровна. После слов дочери можно будет отложить признание соседкам о том, что свадьба не состоится. Возможно, поменяется жених, но это уже не так важно.
Окрыленная покладистостью дочери Евгения Петровна выскочила из ее квартиры, пообещав заглянуть на следующий день и приготовить что-нибудь вкусненькое для бедной одинокой девочки. Девочка тем временем смотрела на молчавший телефон и раздумывала: позвонить или не позвонить? Аппарат принял исходящие от Олимпиады токи и зазвонил сам. Липа не спешила поднимать трубку. Она откашлялась, взяла себя в руки и дала себе слово не хамить Кудрину. К сожалению, звонил не он.
– Кутузова, все в полядке, – вещал ей голос главреда, – Огулцов согласился на мусол. Только к феминисткам тебе плидется добавить и пасполтный контлоль. У них с нового года какие-то пелемены в законодательстве. От феминисток с тобой будет лазговаливать госпожа Глазовская Лима Ломановна. Она плидет в тлинадцать часов в чайную «Тли слона». Кутузова, не плячь фингал! Это способствует отклытости лазговола. Как он у тебя? С ним все в полядке?!
– С ним все отлично, – вздохнула разочарованная Липа. – Он все цветет, только что не пахнет.
– Ты тоже клепись, – посоветовал ей Сан Саныч, – с Глазовской шутки плохи.
Олимпиада пообещала ему во что бы то ни стало крепиться и сделать интервью, после чего заняться паспортным контролем. Праздники еще не успели завершиться, а у нее, как обычно, уже было полно заданий. Если Кудрину нечего делать, то пусть везет ей сумку сам. А Липе некогда будет даже съездить проведать Вику Наумову и разузнать, как у нее обстоят дела с известным скрипачом, который терпеть не может журналистов. Музыкальное издание, на благо которого трудилась ее подруга, смешает Вику с самыми последними репортерами, если ей не удастся сделать это судьбоносное интервью. Липе придется челом бить перед подругой и каяться в грехах, чтобы та простила их невольный обмен междугородними автобусами. Впрочем, в этом есть доля вины Эльки, если бы не ее девичник! Но той хотелось встретиться с подругами в ресторане непременно тридцать первого декабря, когда все подобные заведения заполнены до отказа и нигде нет свободных мест. Тщеславие, вот истинная Элькина черта характера. Она решила похвастаться своим обеспеченным женихом. Липа тряхнула головой, лично она не тщеславна, да и хвастаться больше нечем.
Если она найдет общий язык с Глазовской, то, вполне возможно, встанет на сторону феминисток и вольется в их плотные ряды. И пусть тогда никакой тип в штанах ближе, чем на дружеское пожатие руки, к ней не приблизится! Подумаешь, сильный пол, да у мужчин одни только слабости: один целиком и полностью находится под маменькиной пятой, другой совершенно закомплексован, не способен поверить в то, что можно провести ночь с мужчиной и ничем таким с ним не заниматься! Впрочем, подробности проведенной вне родных стен ночи Липа от Стаса утаила. Зато как хорошо они поговорили с мамой! В принципе, мама склонна к мимикрии, иначе все ее четыре мужа не почили бы спокойно в бозе. Следовательно, мама не станет долго переживать. И она, Олимпиада, не станет. Она не будет тратить время на ненужные переживания, жизнь движется вперед! И завтра у нее серьезное задание. Липа записала на клочке бумаги имя, отчество и фамилию главной феминистки и попыталась заучить их наизусть. Она знала, что та болезненно отреагирует, если Липа перепутает ее ФИО. Итак, у Олимпиады завтра встреча с Лимой Ломановной Глазовской. Странное сочетание.
Глава 4
После ее отъезда пропало пианино!
Серафима Павловна застала своего сына отнюдь не тоскливым и страдающим. Максим жарил себе яичницу и во весь голос, страшно фальшивя, напевал: «Не обещайте деве юной любови вечной на земле!»
– Надеюсь, – сухо произнесла пожилая женщина, – сегодня я не увижу этой профурсетки! Максим, я собираюсь с тобой серьезно поговорить. – Серафима Павловна прошла на кухню и села за стол.
– Яичницу, мама? – с готовностью поинтересовался Максим.
– Благодарю, – ответила та, – я обойдусь студнем и нарезкой.
– Она тоже любит студень и сырокопченую колбасу, – заметил Кудрин и продолжил напевать.
– Я хочу, – Серафима Павловна вытянулась в струнку, – нет, я требую! Я требую, чтобы ты забыл все, связанное с этой девушкой! И ее саму, по возможности, тоже.
– О ком это ты говоришь? – Кудрин удивлено вскинул брови.
– О той, – Серафима Павловна нервно кивнула головой в сторону спальни, – о Верочке!
