Книга Встретиться вновь - Марк Леви

Зазвенел колокольчик. Двери лифта открылись на площадке третьего этажа. На стене висела табличка неврологического отделения. Лорен вышла из кабины, не здороваясь с коллегами, спускавшимися на нижние этажи. Неоновые светильники на потолке длинного коридора отражались в сияющем линолеуме, туфли извлекали из пола нестерпимый скрип. Она подняла руку, чтобы негромко постучаться в дверь палаты 307, но рука сразу упала, став невероятно тяжёлой. Она вошла без стука.

На кровати не было больше ни белья, ни подушки. Прямой, как скелет, штатив для капельницы одиноко стоял в углу, рядом с неподвижной занавеской ванной. Радио на тумбочке безмолвствовало, плюшевое зверьё, ещё сегодня утром улыбавшееся с подоконника, отправилось поднимать настроение малолетним пациентам в других палатах. От детских рисунков, недавно висевших на стенах палаты, остались только обрывки скотча.

Малышка Марсия угасла днём, скажут одни, другие скажут просто, что она умерла, но для всех, кто работал, на этом этаже, эта палата ещё на несколько часов останется её комнатой. Лорен села на матрас, погладила подстилку. Подрагивающая рука дотянулась до тумбочки и выдвинула ящик. Лорен взяла сложенный вчетверо листок и немного подождала, прежде чем прочесть доверенную ему тайну. Девочка, упорхнувшая с этого света слепой, имела зоркую душу. Цвет глаз Лорен никто не смог бы различить сейчас: они затуманилась слезами. Она судорожно и безнадёжно съёжилась на кровати.

Дверь приоткрылась, но Лорен не услышала дыхания мужчины с седыми висками, смотревшего, как она рыдает.

Сантьяго, весь воплощение благородства и элегантности в своём чёрном костюме, с седой бородой, чуть подбритой на щеках, подошёл к ней мягкими шагами, сел рядом, положил руку на плечо.

— Вы ни в чём не виноваты, — прошептал он с лёгким аргентинским акцентом. — Вы же всего лишь врачи, а не боги.

— А вы кто? — спросила Лорен между рыданиями.

— Её отец. Я пришёл за её вещами. У её матери нет сил. А вам надо взять себя в руки. Здесь есть другие дети, которым вы нужны.

— Всё должно быть наоборот, — пролепетала Лорен, превозмогая всхлипы.

— Наоборот? — не понял мужчина.

— Это мне положено утешать вас. — И она расплакалась с новой силой.

Мужчина, пленник своей сдержанности, немного поколебался, потом обнял её и прижал к себе. Его морщинистые глаза с лазоревой радужной оболочкой тоже увлажнились, и только теперь он, словно за компанию с Лорен, будто бы из вежливости, дал волю своему горю.

* * *

«Скорая» остановилась под козырьком отделения неотложной помощи. Водитель и санитар подвели Артура к застеклённой стойке.

— Вот и прибыли, — услышал Артур.

— Может, избавите меня от этой повязки? — взмолился он. — Уверяю вас, со мной все в порядке, я хочу одного — вернуться домой.

— Какое совпадение! — властным тоном перебила Бетти, проглядывая карточку поступления, полученную от санитара. — Я бы тоже предпочла, чтобы вы оказались у себя дома. Ещё мне хотелось бы, — продолжила она, — чтобы все люди, ждущие в зале, разошлись по домам, а после этого я сама тоже могла бы отправиться по своим делам. Но в ожидании исполнения Господом нашей мольбы вы пройдёте осмотр, как и они. Вас вызовут.

— Сколько мне ждать? — спросил Артур почти с робостью.

Бетти посмотрела на потолок, воздела туда же руки и воскликнула:

— Это ведомо Ему одному! Усадите его в зале ожидания, — велела она носильщикам, удаляясь.

Отец Марсии встал и открыл дверцу шкафа, чтобы забрать оттуда небольшую коробку с вещами дочери.

— Она вас очень любила, — сообщил он, не оборачиваясь.

Лорен уронила голову.

— Собственно, это совсем не то, что я собирался сказать. — Лорен продолжала молчать. Он продолжал: — Что бы я ни говорил в этих стенах, вы обязаны соблюдать медицинскую тайну, правда?

Лорен ответила, что он может рассчитывать на её слово. Сантьяго подошёл к кровати, сел рядом и пробормотал:

— Я хотел поблагодарить вас за то, что вы позволили мне плакать.

И оба застыли, не шевелясь.

— Вы когда-нибудь рассказывали Марсии сказки? — тихо спросила Лорен.

— Я жил далеко от своей дочери и вернулся только перед операцией. Но я каждый вечер звонил ей из Буэнос-Айреса, она клала трубку на свою подушку, и я принимался рассказывать историю народа зверей и растений, жившего посреди леса, на поля не, остававшейся неведомой для людей. Сказка эта тянулась больше трех лет. Кого я только ни выдумывал: и кролика-волшебника, и оленей, и деревья, но сящие имена, и орла, всегда летающего кругами, потому что одно крыло у него короче другого. Иногда я сам начинал путаться в своих выдумках, но Марсия исправляла малейшие мои ошибки. К истории мудрого помидора или смешливого огурца можно было вернуться только на том месте, на котором мы его оставили накануне.

— А жила на этой поляне сова?

Сантьяго улыбнулся.

— Вот уж странное создание! Эта Эмилия была ночным сторожем. Пока все другие звери спали, она бодрствовала, охраняя их покой. Но такое занятие она придумала себе для отвода глаз, а на самом деле была страшной трусихой. На рассвете она улетала в пещеру и там пряталась, потому что боялась света. Зато кролик всегда был молодцом, знал тайну совы, но не выдавал её. Марсия часто засыпала, не дослушав до конца очередной эпизод, я несколько минут слушал её дыхание, прежде чем мать клала за неё трубку. Это детское дыхание было самой прекрасной музыкой, которую я забирал с собой, погружаясь ночами в сон.