Она всегда была пухленьким ребенком, а после случая с кошкой к насмешкам о ее весе добавилось новое оскорбление: «убийца кошки».
Был один мальчик, который, как она считала, отличался от остальных: Брендон Толлерс. У него были черные волосы, голубые глаза, и он был похож на Джона Стамоса[4]. Равин знала, что он не такой, как все, и что, если она расскажет ему правду или, по крайней мере, часть ее, он заставит всех прекратить насмешки. Однажды она увидела, что Брендон сидит один в кафетерии. Равин села напротив. Сердце колотилось отчасти от взгляда этих голубых глаз, а отчасти от того, что она собиралась сделать. И она рассказала ему, что обладает некой силой и может делать то, чего не могут другие дети. Равин старалась не произносить слово «ведьма», но попыталась объяснить, что в действительности случилось с кошкой, предварительно взяв с мальчика обещание не раскрывать другим детям ее секрет.
— Ты мне веришь? — спросила она с надеждой.
— Конечно, — сказал Брендон, и Равин почувствовала, как камень упал с ее души. Теперь все будет по-другому.
Так и случилось. Дети стали изводить ее еще больше, насмехались над ней, потому что она считала себя «волшебницей». Однажды, подойдя к своей парте, Равин увидела там кучу дохлых мух.
— Мы хотим посмотреть, как ты их воскресишь! — выкрикнул кто-то из детей.
Брендон выдал ее секрет. И еще больше усложнил ситуацию. Но из всех неприятностей самым ужасным было его предательство. Теперь, когда Равин смотрела на него, вместо радостного волнения она чувствовала, как будто кто-то изнутри разрывал ее на части. Ей следовало бы знать, что простым смертным доверять нельзя.
Равин понадобилась вся ее сила воли, чтобы сдержаться и не навредить ни Брендону, ни всем остальным. Насмешки и оскорбления продолжались все оставшиеся годы учебы в школе. Она всегда была «странной», «чудачкой». Когда Равин повзрослела, ей стало легче подавлять желание отомстить, но само желание — причинять вред другим детям — путало ее. Она знала, какой опасной может стать, если потеряет контроль над своими эмоциями.
А сейчас потеря контроля действительно причинила вред другому человеку. Возможно, именно это стало серьезным основанием для созыва собрания жриц.
Если только они не собрались по какой-то другой причине. Возможно, они хотят разработать план, как остановить убийцу. Сейчас, когда насилие внешнего мира коснулось одного из их членов, жрицы, возможно, станут более активными в оказании помощи по поимке преступника. И, если у них это получится, роль Равин в том, что произошло, будет очевидной.
Они с сестрой перешли через мост; вода по обе стороны была прозрачной и мелодично журчала у гладких камней ручья. Чем ближе ведьмы подходили к поляне, тем сильнее был запах флоксов, белены и белладонны; как только Равин заняла свое место в кругу, прохладный порыв ветра стал трепать тонкую мантию вокруг ее оголенных ног; все тело покрылось гусиной кожей.
Ночь была безлунной. Свет исходил только от костра в центре ритуального круга и свечей, мерцающих на алтаре и чудесным образом не гаснущих на ветру. Отблески пламени отражались на лицах собравшихся. Все были в капюшонах.
Сорина стояла напротив Равин с другой стороны алтаря. Элсбет сжала правую руку Равин, а муж Элсбет, Адалардо, держал ее за левую. Равин было интересно, смогут ли они почувствовать ее опасения через простое прикосновение. Влажные ли у нее ладони? Передалась ли им ее внутренняя дрожь?
Воздух был наполнен ароматом горящего в костре дерева и запахом надвигающегося дождя. Здесь, в молодом лесу, за огромным домом верховной жрицы Ваноры, шабаш был защищен густой листвой нависающих деревьев.
Ванора стояла на коленях перед алтарем, ее лицо скрывал капюшон. Она взяла ритуальный кинжал, рукоять которого была украшена черным орнаментом, и опустила его серебряный кончик в чашу с соленой водой. Ее голос, очень мелодичный и необычный, поднимался над пламенем.
— Я заклинаю тебя, о Создание Воды, изгнать всю нечисть и грязь этого мира! Благословенным будь! Творение Соли, пусть все опасности и преграды будут отброшены прочь, и пусть все хорошее придет сюда. Я молю тебя о помощи! Научи нас, как остановить зло. Защити все невинные творения. Заслони от порочности и враждебности. Дай нам добра и света.
Равин вместе с другими членами общины подняла свой кинжал с земли. По очереди все опустили кончики кинжалов в чашу с соленой водой, которую держала Ванора. А затем все как один подняли клинки к небу.
В голове Равин возникло лицо убийцы. Она крепко сжала в руке клинок… и почувствовала, как тело подалось, когда она вонзила кинжал ему в сердце. Сдавленный вздох вырвался из ее груди, Равин резко подняла голову. Кинжал был символическим, использовался только для ритуалов, им никогда ничего не резали, тем более не причиняли боль другому человеку. Она быстро огляделась, не слышал ли кто ее вздоха. Ее лицо покраснело от стыда.
Остальные, казалось, ничего не заметили. Они в унисон повторяли слова ритуального заклинания, все голоса слились в один:
— Хранитель всего святого и праведного. У тебя есть власть над злом. Мы взываем к тебе: будь свидетелем нашего обряда и защити нас. Мы верим в тебя. Круг распадается… сила добра распространяется.
Ритуал закончился, они погасили костер и свечи. В полной тишине участники шабаша прошли через задний двор в трехэтажный красный особняк эпохи Тюдоров, принадлежащий Ваноре.
Часто, когда Ванора устраивала вечеринки, дом был освещен разноцветными огнями, слышался смех гостей и звон посуды. Этой ночью здесь было тихо и почти темно. Кое-где в здании между большими оконными проемами стояли столы с миниатюрными лампами и зажженными свечами.
Равин поднялась наверх и переоделась в блузку и джинсы. Члены общины, которые внешне ничем не отличались от простых смертных людей, жили и работали как все, приезжали сюда в обычной одежде и в доме Ваноры облачались в мантии для участия в ритуале.
Когда Равин вышла из комнаты, ее мать стояла в гостиной. Затаив дыхание, девушка отвернулась и попыталась пройти мимо, но Гвендил все равно подошла к ней. Она быстро приблизилась, не позволив дочери ускользнуть.
— Равин, дорогая. — Улыбка озарила ее красивое лицо, которое было похоже на лицо Сорины, разве что старше. — Как дела? Я так о тебе беспокоилась. — Гвендил раскрыла руки для объятий, но Равин не подошла.
— У меня все хорошо, мама.
Руки Гвендил опустились, а улыбка исчезла. Она кивнула.
— Ну что ж, хорошо. Ты сильная. — Это не прозвучало как комплимент, да и Равин не восприняла это так. — Я знаю, у тебя все будет хорошо.
Они чувствовали себя неловко в приглушенном свете гостиной. Равин удивилась тому, что они обе даже не притворяются, что заботятся друг о друге. Слишком большая пропасть была между ними. Слишком много обид, слишком много раздражения. Равин считала, что мать, как и она сама, притворяется ради Сорины.
