Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
— Эй, Николаич! — растерянно крикнула ему в спину Нина, с точностью копируя манеру обращения к нему заводского охранника. — Так что там теперь будет с Машкой-то?
Он разозлился, загородил собой Марию, неуклюжей тряпичной куклой перебирающую ногами, и с неожиданным апломбом заявил:
— Все с ней будет хорошо, понятно? Более того, с ней теперь уже ничего плохого не будет! Ничего и никогда! Поняла? И передай там это по своей сети!
— Ишь ты! Вот ведь… — ошарашенно моргала круто подведенными глазами Нинка, потом, когда они уже почти скрылись из вида, опомнилась и загорлопанила:
— А по какой сети-то, Николаич?
Что за сеть? Я ведь не поняла ничего!
В ее растерянность ему верилось мало. Но не возвращаться же с объяснениями, в конце концов!
Тем более что Мария того и гляди снова сил лишится. А дотащить ее он вряд ли сможет. И не потому, что девушка была достаточно высокой и совсем не хрупкого телосложения, а потому что проклятый камень снова омерзительно шевельнулся, полоснув по левому боку острой болью.
Володя не повел ее тем путем, которым сам сюда попал. Белым днем попадать под перекрестные взгляды любопытствующих ему очень не хотелось.
Они сделали крюк в полкилометра и зашли в его заповедное закордонье совсем с другой стороны.
Все то время, что они месили ногами крупку наметенного зимними ветрами снега, пробираясь окольными путями, Маша терпеливо плелась следом и молчала. Но стоило подойти к крыльцу его вагончика, как она вдруг строптивой жихаркой уперлась обеими руками в притолоку входной двери и отчаянно замотала головой.
— Ну что, опять? — не в силах более сдерживаться, заорал Володя, стараясь не корчиться от того, как тупой бритвой вгрызается ему в левый бок боль. — Чего ты головой мотаешь из стороны в сторону? Не хочешь идти?! Не надо! К черту! Вали отсюда! Я и так влип с тобой в, историю! Теперь придется перед Витебским объясняться, а бесплатно это не делается!
Маша вдруг ослабила оборонительный упор руками и, изумленно заморгав ему прямо в лицо, еле слышно пробормотала:
— Так я вас об этом не просила.
— Не просила, конечно! А что, надо было дать им разорвать тебя на куски?! Сначала от души дать покуражиться, а потом позволить пустить тебя на ремни? Машка, ты знаешь хоть, что ты дура? — Последние слова он почти простонал, потому что въедливая боль сползла по боку в ногу, и теперь у него отнималось колено.
— Знаю, — согласно кивнула она и уронила руки вдоль тела. — Идемте в дом. Вам плохо. Я вижу, что вам плохо. Идемте.
Самокритичность он уважал. Но всегда считал, что женщинам подобная добродетель не свойственна. Ему, во всяком случае, с такими встретиться не пришлось, Нет, мог кто-нибудь из них лицемерно воскликнуть, крутясь перед зеркалом накануне званого ужина: «Господи, какая я уродина!» Говорилось все это с одной единственной целью — выкружить у него пару-тройку сотен долларов на очередной гарнитурчик либо туфли. Он вслушивался плохо в этот лепет, заведомо зная, что подобные дерзновения ему бы не простились никогда. А тут поди же ты… Согласилась, что дура. Может, все-таки судьба сжалилась над ним наконец и послала ему в Машкином лице надежду на тихую надежную заводь с уютным домиком, кучей ребятишек, умной верной супругой и тихой спокойной старостью? Нет, одно слабое место во всем этом уже было: сама же призналась, что она дура. К тому же что-то такое она там говорила о своем муже вчерашним вечером в заводском коридоре. Так что и верность под вопросом…
Н-да, Гарик точно его убьет. Либо пошлет ко всем чертям и перестанет носиться с его проблемами, как со своими собственными. А дело только-только сдвинулось с мертвой точки. Нет, наверное, дурак все-таки он, а не Машка. Или оба. Вот и не верь после этого в народную мудрость, что дурак дурака видит издалека…
Володя переступил следом за Машей порог. Запер дверь. Снял куртку, шапку, ботинки, все развесил и расставил по своим местам, старательно не замечая ее изучающего взгляда. Привычно смел снежный валик у двери, потревоженный их подошвами, и подоткнул овчиной дверь.
— Заходи, — буркнул он, абсолютно не имея понятия, о чем можно с ней разговаривать. Подвергать сейчас анализу последние несколько часов ему хотелось меньше всего, оттого глубоко внутри проклюнулось и начало разрастаться сизой плесенью по организму глухое недовольство собой. — Тапочек запасных у меня нет. Придется шагать к тебе и брать тапки. Есть такие?
— Были, — кивнула она и одним ловким движением освободилась от резиновых сапог и телогрейки. — Но после того, что там.., там произошло, я не могу…
— Что не можешь? — Раздражение начало набирать обороты. — Сходить к себе в комнату и забрать свои вещи не можешь? Кому же ты их подарила? Этой дамочке с физиономией хорька? Или в сэконд-хенд отправила?
Она снова оторопело заморгала и опять резонно парировала:
— А это не ваше дело.
— Ага, вот так вот! Значит, так мы умеем разговаривать!
У него уже болело все тело: сердце, печенка, ноги, руки. Он подозревал, что губы его превратились в две обугленные желчные нитки, а язык сейчас напоминал раздвоенное жало змеи. Но позволить боли взять верх над ним он не мог. Не мог позволить ей глумливо опрокинуть его на глазах у этой долговязой девицы на диван и заставить корчиться и стонать, стонать от боли и холодного ужаса перед этой болью, которой, казалось, не будет конца.
— Вам надо лечь, — спокойно сказала Маша, и ее холодные пальцы вцепились ему в запястье. — Идемте. Вам совсем не обязательно корчить передо мной героя. Всю глубину ваших душевных качеств я уже успела оценить по достоинству. Что это — язва?
— Ка-амень… — Володя, сцепив зубы, шел за Марией, почти не видя нелепого очертания ее фигуры в огромных портках и длинном, вытянутом в разные стороны свитере. — Ка-амень в поч-ч-чке.
О черт, я сейчас издохну! Скорее бы уже!
"Вот они, мужчины! — Ироничная улыбка еле заметно скользнула по ее губам. — Где бы им еще и родить… Это точно был бы конец света…
Она едва не волоком дотащила Володю до его спальни, где огромным парусником белела неприбранная постель. Аккуратно закинула его ноги на простыню, так как он, едва почуяв подушку, сразу обмяк и кулем свалился навзничь, сняла тапочки и тут же укрыла одеялом до подбородка. Потом присела на маленькой табуреточке в изголовье и уставилась на него с любознательностью первоклашки, изучающей кляксу на девственно-белом листе своей первой тетрадки.
Выглядел Володя паршиво. Щеки побледнели до синевы. Темнота под глазами светилась сизыми полукружьями, словно он по странной прихоти облачился в солнцезащитные очки. Губы побелели, и их разом обметало. Дышал часто и коротко. Видимо, каждый вдох отдавался коликой в почке и потому он старался делать это очень осторожно. Ему было больно. И Маша не без изумления вдруг почувствовала, как в промерзшей ее душе шевельнулось что-то такое, что отдаленно напоминает жалость. Каких-то полчаса назад она боязливо разглядывала этого человека и силилась угадать, что именно сподвигло его на опрометчивый поступок, граничащий с глупостью. Страх, неверие, и вдруг — жалость… Она и правда дура. А точнее — кошка.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
