— Просто напишите, что я приехал из Кливленда и что мне нужно срочно повидаться с ним, — учтиво попросил я.
— Ну, думаю, мое имя вряд ли ему что-то скажет, — усмехнулся я. — Речь идет о семейных делах, но я не принадлежу к их семье.
Мэтт!
К тебе приехал один человек из Кливленда, он хочет с тобой встретиться.
Он вернется вечером.
Какое-то семейное дело.
— Так пойдет?
Я кивнул.
— Замечательно.
— Я приколю это к его двери, — пообещала она. — К тому времени, как вы вернетесь, эта часть здания уже будет закрыта. Пойдемте, я покажу вам, где живет Мэтт.
— Здорово! Спасибо за помощь.
— Без проблем. — Она одарила меня кокетливой улыбкой. — Знаете, мы ведь продаем тот сидр, который вам так понравился.
— Тогда налейте мне десять галлонов, — попросил я. — Только не забудьте положить еще и соломинку.
В конце концов я купил у нее кварту[9] сидра и вдобавок целый ящик твердых, как камень, и сладких, как мед, яблок. Хитрый тактический ход — местным нужно всегда делать приятное.
После этого Кара Росс расцвела и охотно повела меня за собой вокруг здания, чтобы я своими глазами убедился, как она прикрепит записку на дверь квартиры, которую занимал Мэтью Джефферсон. Как оказалось, это была не квартира, а просто мансарда, просторный чердак под самой крышей амбара, окна которого выходили на тот самый пруд с беседкой и заросший лесом склон холма, которыми я любовался.
— Человек из Кливленда… семейное дело, — громко прочитала Кара и внезапно рассмеялась. — Держу пари, Мэтт будет заинтригован.
Даже слепому было бы ясно, что она просто умирает от желания узнать, что это за дело такое, из-за которого потребовалось тащиться в такую даль из самого Кливленда, однако я не намерен был обсуждать это ни с кем, кроме младшего Джефферсона. Впрочем, даже если она права и он будет заинтригован, что ж, пусть помучается любопытством часок-другой, пока будет меня ждать. Надеюсь, это ему не повредит.
— Уверены, что записка не оторвется? — спросил я.
Кара Росс аккуратно провела рукой по клейкой ленте, которой крепился к двери листок блокнота в форме яблока, подумала и приклеила его еще и снизу, чтобы внезапно налетевший порыв ветра не смог его сорвать. Потом отступила на шаг и с удовлетворением оглядела творение своих рук.
— Ну, теперь он непременно его заметит, — сказала она.
— Вот и хорошо, — одобрил я. А ветерок к вечеру и впрямь разошелся не на шутку, колыхал ветки, шуршал опавшими листьями у нас под ногами, и я был рад, что моей записке не суждено закончить свои дни где-нибудь в пруду. Мне хотелось быть уверенным, что сын Джефферсона узнает, что кто-то приехал повидаться с ним.
Глава 5
Я ехал в Моргантаун вдоль дороги, которая являлась подлинным воплощением осени — как открытка или картина с осенним пейзажем олицетворяет собой осень в глазах людей, вынужденных жить в городе. Пурпурно-красные, золотые и буро-коричневые деревья окаймляли кукурузные поля, пустые, голые и уже исхлестанные дождем, а поверх них нависал купол светло-серого неба. Даже за то небольшое время, что я провел в питомнике, облачка, такие пушистые и прозрачные вначале, заметно посерели, поставив крест на всех моих надеждах полюбоваться закатом. Ветер к вечеру стал заметно холоднее, однако дождя вроде бы не предвиделось.
Моргантаун, на мой взгляд, представлял собой точную копию Нэшвилла, однако без того бросающегося в глаза намерения потрафить вкусам туристом, на которое я сразу обратил внимание. Стоя перед одним из двух имеющихся в городе светофоров в ожидании, пока зажжется зеленый свет, я внезапно подумал, что если бы кто-то решил, к примеру, сделать черно-белый снимок улицы передо мной, причем так, чтобы туда непременно попали каменные здания с их яркими, красочными маркизами и витринными стеклами, то, если бы не современные автомобили, его можно было бы смело датировать пятидесятыми годами прошлого века. Одна из вывесок извещала о распродаже сделанной вручную мебели, другая предлагала сироп карии.[10] Судя по всему, я заехал в одно из тех местечек, попав в которое радуешься, что имел смелость пойти непроторенной тропой и в результате оказался вдали от крупных магистралей между штатами, где на одном пятачке можно обнаружить не меньше семи сетевых магазинов и еще парочку придорожных кафе, в которых обычно тусуются шоферы-дальнобойщики.
Я попытался убить время, бродя по городу, заглядывал во все встречавшиеся мне по пути магазины, кивал прохожим, потом отыскал небольшой ресторанчик, где и проторчал чуть ли не сорок минут, до бесконечности растягивая обед. Когда я забрался в свой пикап и двинулся в обратный путь, стало уже понемногу смеркаться, кружевная тень от деревьев из прозрачно-серой стала тускло-коричневой, а силуэты их вытянулись поперек дороги, словно тощие серые призраки, цепляющиеся за края асфальта. Я опустил стекла на окнах, однако ветер, врывающийся в кабину пикапа, очень скоро заставил меня пожалеть о том, что я не догадался прихватить второй стаканчик кофе с собой.
Подъехав к питомнику, я обнаружил, что большое здание амбара погружено в темноту — двери крепко заперты, на опустевшей парковке ни одной машины, только в стороне сиротливо притулились два чьих-то велосипеда. Широкая полоса света у въезда на парковку выхватывала из темноты вывеску, объемные буквы которой кто-то додумался сделать из сухих кукурузных початков и пучков сена, а у входа в амбар в позе часового застыло любовно сделанное теми же руками чучело. Я заехал на парковку, поставил пикап, поднял стекла и заметил, что ветровое стекло мигом запотело, как только внутри стало теплее.
Стоявшая снаружи мертвая тишина была настолько пугающей, что я с трудом подавил в себе желание забраться обратно в машину. Сам я жил в доме, мимо которого в любой час дня и ночи струился поток автомашин, иногда с приемниками, включенными на полную мощь, завывающими сиренами или вращающимися мигалками. Может, поэтому тихой я привык называть ночь, когда не слышно, как женщина, сидящая в машине с откидным верхом, болтает с подружкой, когда под окнами у меня не раздается заливистая трель чьего-нибудь мобильника или сиплый мужской хохот очередной развеселой компании, вывалившейся из ближайшего бара. А здесь если что и нарушало тишину, то только ветер. Нет, он не свистел и не выл, просто из-за ветра в воздухе стоял постоянный негромкий шорох — шелестели, словно перешептываясь, листья над головой, шуршала пожухлая трава под ногами.
Я подошел к передней двери, потом свернул за угол и двинулся в обход, следуя тем же путем, которым сегодня днем меня вела Кара Росс. Каблуки моих ботинок чуть слышно постукивали в тишине. Эта сторона амбара пряталась в тени, так что, если бы не почти полная луна, заливавшая все вокруг слабым мертвенным светом, мне бы пришлось пробираться вперед в полной темноте. Я вдруг вспомнил, что существует даже какое-то название для такой луны, когда она в фазе три четверти, то ли «восковая», то ли «предостерегающая», то ли еще какая-то, и все благодаря густо-желтому, почти медному оттенку, который луна приобретает в период своего убывания. Обогнув амбар, я наконец увидел перед собой дверь, ведущую в жилые помещения.
