— Молю вас, прочтите пергамент в шкатулке — и обязательно посмотрите на печать.
Наступила тишина. Любопытный приор с еще более любопытным помощником, вытянувшим шею, рассматривали стеклянную трубочку и читали запись сэра Джеффри Мэппстоуна.
— Я слышал об этом рыцаре, — первым высказался помощник. — Он был знаменитым крестоносцем в начале этого века!
— Я тоже, мальчик, — раздраженно отозвался Ансельм, трогая пальцем печать на пергаменте. — Эта надпись действительно кажется настоящей. Другое дело — подлинная ли реликвия или нет. — Он резко поднял лицо к гостю. — Откуда она у тебя? — сердито спросил он. — Небось, украл в каком-нибудь соборе во Франции или в Испании?
— Ну, разумеется, нет! — негодующе воскликнул Герваз. — Я купил ее за приличные деньги у торговца реликвиями подле Шартра, которому помог, когда у него случилось несчастье. — И начал нанизывать один вымысел на другой, рассказывая, как помог человеку, чья лошадь ускакала, оставив его одного на пустынной дороге, со сломанной ногой. За это торговец продал ему реликвию по сниженной, но все равно существенной цене, почему он, Герваз, и оказался теперь в полной нищете.
— Ради спасения моей души я продам ее не дороже, чем купил, безо всякой для себя выгоды, — сказал он, напустив на себя набожный вид. — Такая реликвия — ценное приобретение для любого монастыря или церкви, и окупится тысячи раз из пожертвований паломников, которых привлечет. Стоит только взглянуть на аббатство Гластонбери, чтобы увидеть, какие богатства они накопили с тех пор, как нашли мощи короля Артура и его королевы!
Он сказал это с хитрой ухмылкой, и остальные тоже обменялись заговорщическими ухмылками, говорившими, что они не верят в это предприятие святых братьев из Сомерсета. Приор Винсент с задумчивым видом покрутил в руках стеклянную трубочку, уставившись на ее содержимое со смешанным выражением благоговения и скептицизма. Потом перечитал выцветшие слова на пергаменте и пристальнее вгляделся в печать.
— И что ты за нее хочешь? — спросил он, наконец, задиристо глядя на посетителя.
— Столько, сколько заплатил — сумму, равноценную тридцати маркам, — спокойно солгал Герваз.
Приор бросил сосуд на стол, словно тот внезапно раскалился докрасна.
— Двадцать фунтов! Немыслимо. Это больше годового дохода нашего маленького монастыря! Тебе бы следовало пожертвовать нам такую священную вещь во имя своей бессмертной души, а не пытаться вытянуть такую огромную сумму из своих же братьев!
Герваз не собирался начинать торговаться с первым же покупателем.
— Если б только я мог себе это позволить, приор… Но я продал все, что имел, ради этого паломничества, и теперь у меня в мире ничего не осталось. Мое место в Сомерсете за время моего отсутствия отдано другому, и я не уверен, что найду по возвращении денежное содержание. Мне нужно вернуть свои деньги, чтобы жить дальше!
Шарообразного приора не впечатлили эти мольбы. Он толкнул шкатулку, сосуд и пергамент через стол к Гервазу.
— Значит, отдай это своему епископу вместо взятки, чтобы он снова нашел тебе место, а я никак не могу заплатить даже треть этой суммы, как бы мне ни хотелось иметь эту вещь в моем монастыре.
Разбойник забрал свою собственность, скрыв разочарование и утешаясь тем, что это всего лишь первая попытка продать реликвию, и у него есть и другие возможности.
Когда он выходил из комнаты, приор, похоже, пожалел нищего священника и повторил свое гостеприимное предложение. Юный послушник отвел Герваза в маленькую трапезную и предложил простую, но обильную еду. Изгой съел миску бараньей похлебки, большой ломоть хлеба с куском жирной свинины, два жареных яйца, и запил все это квартой доброго эля. После долгого голода в лесу это была первая приличная еда, которой Герваз насладился за последние два года, и он не произнес ни слова, пока не съел все до крошки. Только потом он обратился к пареньку, который с благоговением смотрел, как Герваз уписывает за обе щеки.
— В этих местах есть еще монастыри или церкви? — спросил разбойник.
Послушник пожал плечами.
— Кроме собора, никто не сможет купить такую дорогую реликвию. На север от города есть еще монастырь Полслой, но в нем всего несколько монашек. По дороге в Топсхем есть монастырь святого Иакова, но и там совсем мало братьев. Нет, вам лучше всего обратиться куда-нибудь вроде аббатства Бакфест, но вы там, наверное, были, это по дороге из Плимута.
Герваз неопределенно кивнул, не желая показывать, что он не был ни в Плимуте, ни в Бакфесте. Он знал про это большое аббатство на южной окраине Дартмута и решил попытать удачу там — это было богатое аббатство бенедиктинцев, знаменитое своими огромными отарами овец и стадами коров. Должно быть, они с легкостью смогут уплатить названную цену за такой трофей.
Выйдя из монастыря святого Николая, Герваз вернулся в центр Эксетера и зашел в пивную на Хай-стрит. Он внезапно почувствовал себя ослабевшим и растерянным среди толпы народа — после всех этих лет, что прятался в лесах. Хоть он и заявил о своей нищете, в кошельке у него было немало награбленных денег, и Герваз смаковал новизну ощущения — сидеть в трактире и пить. Священник в пивной или в борделе не был привычным зрелищем, но и не совсем незнакомым. Некоторые приходские священники и даже викарии и каноники из собора славились распутным поведением. Герваз вел себя достаточно осторожно, чтобы не выставлять напоказ украденное одеяние, сел в темном углу большой комнаты с низким потолком и не снял шляпу, чтобы казаться всем любопытствующим самым обычным паломником. Выпив несколько кварт, он почувствовал сонливость в теплой и дымной комнате с очагом в центре. Проснувшись, он заметил, что день клонится к сумеркам, и справился у трактирщика, где можно снять на ночь тюфяк за пенни.
— Боюсь, у нас чердак переполнен, отец. Но, может, вы найдете местечко в «Кусте», в Праздном переулке.
Он объяснил, куда идти, и лжесвященник вышел в холодные сумерки, прошел в нижнюю часть города и договорился о ночлеге с тамошней трактирщицей. Проведя два года в вынужденном целомудрии, он похотливо рассматривал рыжеволосую валлийку, но ее резкая, деловая манера обескуражила его, и он решил отказаться от распутных предложений. Остаток вечера Герваз провел, накачиваясь элем и еще раз хорошенько поужинав вареной свининой с луком, а потом поднялся по лестнице на большой чердак. В первый раз за несколько лет он блаженствовал на мягком тюфяке, набитом сладко пахнущим сеном, да еще и с шерстяным одеялом, чтобы укрыться. В отличие от первого трактира, здесь было совсем мало постояльцев, и под храп двух пьянчуг в углу Герваз быстро провалился в глубокий сон, от которого ему было не суждено очнуться.
Через пару часов после рассвета Люси, одна из двух служанок в «Кусте», взобралась наверх по широкой лестнице, держа в руках кожаное ведро с водой и березовую метлу. По утрам она убиралась на чердаке после того, как уходили постояльцы — слишком часто они, напившись, блевали выпитым элем на пол или на тюфяки.
Однако сегодня утром по голым доскам растекалась совсем другая жидкость. Едва Люси поднялась на чердак и пошла мимо дюжины грубых тюфяков, лежавших на полу, как ее пронзительный визг заставил хозяйку, Несту, и старого подручного, Эдвина, прибежать к подножью лестницы вместе с одним-двумя клиентами, завтракавшими в трактире.
