— Как и всегда, — сказал я, останавливая своего коня.
Мы доехали до Кассиановой дороги. Целий помахал мне рукой, потом повернулся и прибавил скорость. Мгновение я наблюдал, как плащи всадников развеваются, словно знамена на ветру, затем повернул к дому, еще более встревоженный и запутанный.
На следующий день я сидел в библиотеке и придумывал план водяной мельницы, когда пришел Арат и сообщил, что Конгрион со своими помощниками вернулись.
— Хорошо, пусть войдут ко мне. Я хочу видеть их. Без свидетелей.
Арат прищурил глаза и удалился. Через некоторое время в библиотеку вошли Конгрион и его подчиненные. Я отложил табличку со стилем и знаком показал им, что они должны закрыть дверь.
— Ну, Конгрион, как обстоят дела у Клавдиев?
— Хорошо, хозяин. Уверен, что вы не услышите упреков в наш адрес. Клавдия дала мне вот эту записку и попросила вам ее передать.
Он протянул мне пергаментный свиток, запечатанный инициалами Клавдии — большое «С» и внутри его маленькое «А». Это ее собственная печать, не унаследованная ни от отца, ни от мужа, а придуманная ею самой. Обычно римские матроны так не поступали, но ведь Клавдия была необычной женщиной. Я сломал печать и развернул письмо.
«Гордиану.
С наилучшими пожеланиями и благодарностями по поводу присланных рабов. Они прекрасно справились со своими обязанностями, а особенно повар Конгрион, не потерявший своего мастерства со времен, когда он служил моему кузену Луцию. И я вдвойне благодарна, поскольку мой собственный повар заболел как раз накануне приготовлений, так что Конгрион не просто помог, но оказался незаменим; без него мне пришлось бы плохо. Об этой услуге я никогда не забуду и буду вечно признательна.
Теперь о другом. Я лично постаралась замолвить за тебя слово в кругу моей семьи. Мы, Клавдии, довольно упрямы и самоуверенны, и я скажу, что мне не сразу удалось убедить кого-либо обходиться с тобой помягче, но мне кажется, что начало положено. Во всяком случае, я сделала, что смогла.
Спасибо еще раз за одолжение. Сообщи мне, когда понадобится моя помощь. Остаюсь вашей благодарной соседкой,
Клавдия».
Я скрутил письмо, перевязал его ленточкой и увидел, что Конгрион напряженно разглядывает меня.
— Она осталась довольна тобой, — сказал я.
Конгрион вздохнул и улыбнулся.
— Приятная женщина, — сказал он. — Требовательная хозяйка, но умеет благодарить за услуги.
— Вы исполнили мой приказ соблюдать осторожность?
— Да, господин, мы были осторожны и скрытны. Сожалею, что не могу сказать того же о других рабах.
— Что ты имеешь в виду?
— Клавдии привели с собой своих слуг, которые постоянно толклись на кухне. Я старался утихомирить их, когда становилось слишком шумно, но на кухне всегда околачивались толпы рабов, и сплетни никогда не прекращались. Я, конечно, сам не принимал участия в разговорах, но старался слушать их, занимаясь своими сковородками и горшками, как вы и приказывали.
— И что ты услышал?
— Большинство разговоров не представляло интереса — кто из рабов заслужил благорасположение своего господина, а кто потерял доверие… вымышленные рассказы о приключениях в то время, когда они с хозяевами были в Риме… грязные и непристойные истории о связях с девушками, занятыми на винодельческих прессах… плоские шутки — вся обычная грязь, которую и следовало ожидать и которая недостойна касаться ваших ушей.
— А что-нибудь поинтереснее?
— Было несколько грубых намеков и скрытых оскорблений в мой адрес. Рабы часто повторяют суждения своих хозяев, и если хозяева не в ладах, то и рабы не дружат между собой. Немногие из них знают, что я служил еще Луцию Клавдию, долго и преданно; но и они упрекают меня и скорбят о моей неверности, говоря, что я нашел теперь — извините, хозяин, но это их слова, они так сказали, — что я нашел теперь нового хозяина, самого низкого и недостойного. Я, разумеется, хранил гробовое молчание, и они удивлялись моей необщительности. Дело в том, что такие слова не сами пришли им в голову, а исходят, вероятнее всего, от их собственных хозяев.
— Я понимаю. А от самих Клавдиев ты слышал что-нибудь?
— Нет, хозяин. Так вышло, что я почти все время был занят на кухне, едва находил мгновение для отдыха. Повар Клавдии заболел…
— Да, она сообщает об этом в письме.
— Как вы понимаете, я был занят все время. Я почти не видел гостей — только их рабов, толпившихся на кухне.
— А вы? — спросил я, кивнув в сторону его помощников.
Они нервно выпрямились, беспокойно смотря друг на друга.
— Ну же?
— Большую часть времени мы провели на кухне, помогая Конгриону, — ответил один из них. — Все было так, как он и сказал, — намеки, скрытые оскорбления нашего нового хозяина, то есть вас. Но потом нас позвали прислуживать за обедом. Вас там тоже упоминали…
— Да?
На лицах рабов выразилось крайнее замешательство. Один из них был довольно дурен собой, с прыщами на лбу и щеках. Я удивился, что Клавдии пришло в голову заставить его прислуживать за обедом, ведь большинство римлян предпочитают смотреть на нечто приятное во время трапезы. Я отнес этот факт на счет ее необычности. Клавдия часто поступала по-своему.
— Ты, — сказал я прыщавому юноше. — Говори! Меня ничто не удивит.
Он кашлянул и начал:
— Они не любят вас, хозяин.
— Я знаю. Сейчас я хочу узнать, что они замышляют.
— Ну, ничего особенного. Просто называют вас по-всякому.
— Например?
Раб сделал такое лицо, будто я сунул ему под нос какую-то дрянь и заставил его попробовать.
— Городской самодовольный вонючка, — сказал он наконец, поморщившись.
— Кто так назвал меня?
— Публий Клавдий. Мне кажется, это тот самый пожилой человек, живущий за рекой. На самом деле он высказал еще пожелание — окунуть вас в воду и протащить вниз по течению, чтобы вы ртом ловили рыбу. — И юноша снова поморщился.
— Ну, это не обидно, — сказал я. — Что еще?
Его товарищ облизал губы и поднял руку, попросив слово.
— Глупое ничтожество без предков, которого только в клетку посадить и отвезти обратно в Рим, — сказал он. — Так говорил Маний Клавдий, человек, который живет к северу от нас.
— Я знаю. Опять же ничего, кроме злобного ворчания.
Тут прыщавый раб что-то проворчал.
— Да? — побудил я его к разговору.
— Самый молодой из них, по имени Гней…
Тот самый владелец горы, не приносящей особых доходов, которому, по мнению Клавдиев, должно было достаться поместье Луция, подумал я.
