Габран приподнял полог, и Мордред медленно направился к двери. Что еще он мог сказать? Слов благодарности было недостаточно, и вместе с тем они были излишни.
— До свиданья, мама, — неловко сказал он и вышел на вольный воздух. Габран дал пологу упасть за их спинами.
Отлив сменялся приливом, и посвежевший ветер разогнал запах рыбы. В лицо Мордреду пахнуло сладковатым запахом цветущих вересковых пустошей. Он словно окунулся в иную реку.
Габран отвязывал лошадь и неловко возился с узлами в сгущавшихся сумерках. Мордред помедлил, потом стремглав бросился назад в вонючую полутьму хижины. Сула доила козу и даже не подняла головы. Мордред увидел, как по грязной ее щеке прокладывает себе дорогу, словно улитка по валуну, капелька влаги. Он остановился на пороге и, цепляясь за полог, произнес поспешно и хрипло:
— Я буду приходить всякий раз, как меня будут отпускать, честное слово, я буду приходить. Я… я позабочусь о вас с отцом. Настанет день… настанет день, когда, обещаю, я стану большим человеком, и я позабочусь о вас обоих.
Но Сула словно не слышала его.
— Мама.
Она не подняла глаз. И руки ее ни на миг не остановились.
— Надеюсь, — прошептал Мордред, — мне никогда не придется узнать, кем была моя настоящая мать.
Повернувшись, он выбежал в сгустившуюся тьму.
— Что скажешь? — требовательно спросила Моргауза.
Времени было далеко за полночь. В спальном покое королевы они с Габраном были одни.
Во внешнем покое спали придворные дамы, а в спальне за ним давно уже погрузились в сон пятеро ее детей — четыре сына Лота и пятый — Артуров сын. Но королева и ее любовник еще не ложились. Королева сидела подле очага, где тихонько тлел торф. Она была облачена в длинную сливочно-белую спальную робу и ночные башмачки из зимнего меха голубого зайца, что водится на Верхнем острове. Не заплетенные в косу длинные волосы рассыпались у нее по плечам и поблескивали в свете очага. В этом мягком свете сама она казалась юной двадцатилетней девой и притом девой сказочно прекрасной.
Хотя теперь, как и всегда, один ее вид вызывал в нем трепет, молодой человек знал, что сейчас не время выказывать свои чувства. Все еще полностью одетый, с волглым плащом, перекинутым через руку, он держался на почтительном расстоянии и ответил, как полагается отвечать подданному своей повелительнице:
— Все улажено, госпожа. Дело сделано так, как ты того пожелала.
— Никаких следов насилия?
— Никаких. Они спали или были слишком пьяны от присланного тобой вина.
Полуулыбка, какую невинные сочли бы невинной, тронула королевины губы.
— Отпей они даже глоток, Габран, его бы хватило. — Она подняла к нему восхитительно нежный взор, увидела в его глазах одно лишь слепое обожанье и добавила: — Неужели ты думал, что я стану рисковать? Не настолько ты глуп. Итак, это было легко?
— Очень легко. Все потом скажут, что они выпили слишком много и потому были беспечны, а потом упала лампа, и растопленное сало плеснуло на постель, и… — Он развел руками.
Королева удовлетворенно вздохнула, но что-то в голосе верного слуги ее насторожило. Хотя Моргауза ценила его и отчасти даже привязалась к своему молодому и красивому любовнику, она не задумываясь избавилась бы от него, если бы это соответствовало ее планам; но пока в нем была нужда, и потому его следовало держать на коротком поводке.
— Слишком просто, думаю, хотел ты сказать, Габран? — нежно и мягко спросила она. — Знаю, мой милый. Воины, такие как ты, не любят легкой охоты, а убивать таких людишек все равно что забивать скотину — никакого труда для настоящего охотника. Но это было необходимо. И ты сам это знаешь.
— Да, пожалуй.
— Ты говорил, тебе показалось, что женщина что-то знала.
— Или догадывалась. Трудно сказать. Все эти рыбаки выглядят что побитые морем водоросли. Я не могу сказать с уверенностью. Было что-то в том, как она говорила с мальчиком, и в том, как она глянула на него, когда он сказал, что ты сказала ему всю правду… — Тут он немного помедлил. — Если так, это значит, что она… что оба они все эти годы хранили молчанье.
— И что с того? — вопросила королева. Она рассеянно протянула руку к теплу очага. — Это еще не означает, что они продолжали бы и дальше хранить его. Раз я забрала мальчика, они могли бы счесть себя обиженными, а недовольные люди опасны.
— Но неужели они посмели бы заговорить? И с кем?
— Ну как же, с самим мальчиком. Ты сам говорил, что Сула упрашивала мальчика возвращаться в хижину, и вполне естественно, что поначалу он стал бы рваться туда. Хватило бы одного слова, одного намека. Ты знаешь, чей он сын; ты видел его. Да хватит одного дуновенья, чтобы разжечь такой пожар честолюбия и амбиций, какой способен порушить все мои планы на будущее. Поверь мне на слово, это было необходимо. Габран, мой милый мальчик, возможно, ты и лучший любовник, о котором женщина может мечтать на своем ложе, но тебе никогда не удалось бы править королевством обширнее того самого ложа.
— К чему мне королевство?
В награду она одарила его улыбкой, в которой к нежной привязанности примешивалась насмешка. Осмелев, он сделал шаг вперед к очагу, но она остановила его:
— Подожди. Подумай. На сей раз я скажу тебе почему. И не делай вид, что ни разу не пытался предугадать моих планов на этого бастарда. — Она повертела перед собой рукой, очевидно, с удовольствием наблюдая за игрой самоцветных камней в своих перстнях, потом, уверенная в своей власти, подняла взор: — Отчасти ты, возможно, прав. Быть может, я слишком рано спустила на зайцев ястреба и слишком поспешила с охотой. Но мне представился случай забрать мальчишку из дома его приемных родителей и ввести его во дворец, не возбудив при этом особого любопытства. Кроме того, ему уже десять лет самое время преподать ему воинские уменья и манеры настоящего принца. А как только я сделала первый шаг, за ним неизбежно должен был последовать и второй. До тех пор, пока не настанет подходящий момент, мой братец Артур не должен услышать и намека о местонахождении мальчишки. Не должен пронюхать об этом и его архимаг Мерлин, а в расцвете своей силы чародей ведь слышал, о чем шуршат тростники на Святом острове. Как бы ни был он стар и глуп, нам нельзя рисковать. Не для того я хранила в секрете сына Артура и его тайну, чтобы сейчас его у меня отобрали. Он — мой пропуск в Верховное королевство. Когда он будет готов отправиться туда, я отправлюсь с ним вместе.
Теперь любовник снова всецело в ее власти, с улыбкой заметила про себя королева. Довольный собой, польщенный ее доверием, жаждущий услужить.
— Ты хочешь сказать, что вернешься с ним в Дунпельдир?
— Нет, не в Дунпельдир. В сам Камелот.
— К Верховному королю?
— А почему бы и нет? Законного сына у моего брата нет, и если верить депешам и слухам, маловероятно, что таковой у него родится. Мордред — мой пропуск к Артурову двору… А дальше, кто знает.
