Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Свет погас. Хлопнула дверь. Щелкнул замок.
Я наконец-то вздохнул. Высунулся. Никого.
Пригибаясь, словно бегу по простреливаемой территории, метнулся к окну. Прижался к стене. Осторожнейше выглянул.
Здоровенный. Выше меня, пожалуй, на голову, судя по Аде, которая ему по плечо. Сели в машину. «Джип Чероки». Круто. Кто-то едет за лучшей долей в Америку, а кто-то раскатывает в американской машине здесь и сейчас.
Джип взревел и рванул через газон, плюясь грязью. Спрыгнул на асфальт и понесся с воем по зоопарку.
Стихло. Послышался шелест вроде потрескивания сухой палой листвы.
Я сполз по стене. Меня бил озноб. Я трясся в беззвучном смехе.
8
Жене я сказал, что провожал друга в Америку. Проводы затянулись, поэтому заночевал на работе. Она истерила, дулась, потом усмирилась. Бедняжка. Вроде поверила.
А что? Ведь я ей сказал правду.
Я вдруг осознал, как под маской правды легко может прятаться ложь. Самое искреннее сочетается с самым коварным. Это открытие меня веселило.
Но почему-то, пересекаясь с женой, я всякий раз теперь отводил подальше глаза.
Пересекаться приходилось регулярно и много. Мне раньше казалось, будто дома она только ночует. Пришлось убедиться, что из института она приходит не поздно, покупает продукты, готовит ужин, ждет мужа. И чего это я навоображал? На самом деле, обновления ее внешности – просто экспериментирование. Для женщин эти глупости так же естественны, как дышать. Ночь у Анюты? Интерпретировать можно как угодно. Скорее всего, ничего не значит.
Мой же ночной эксцесс – жуть.
Как удачно, что мы начали отмалчиваться заранее. Благодаря этому фону я избегал рискованной болтовни. Неловкое слово могло сдернуть покров моей тайны. Я тщательно фильтровал свою речь. А еще я прикинулся, будто приступил к диссертации. Наволок научных журналов, сводных данных, таблиц. Просиживал вечера над всей этой мутью, дожидаясь, пока жена не уснет. Я был немногословен.
Скажем прямо: я был подлец.
Зато с Адой мы общались на всю катушку. Во-первых, официально – в течение рабочего дня. А во-вторых, и по-настоящему – когда лаборатория пустела, и мы запирались, чтобы тут же друг в друга впиться.
Отлюбив, подолгу разговаривали. Хохотушка, она стремилась болтать о чем-то веселом. Я заражался от нее беспечностью, искрометностью, оптимизмом, учился трудному искусству легкости бытия. В ее характере я находил не легкомыслие, а недоступную мне мудрость, досадно недоступную по приговору моего характера. Природа наградила меня сумрачною вдумчивостью, и кое-кто считал это занудством.
Однако Ада далеко так не считала.
Когда я рассуждал, она, прижавшись, слушала внимательно. При нашей разнице в годах едва ли я мог сразить ее глубокомыслием. Здесь содержалось нечто более сакральное – самораскрытие, откровенность. Ей была интересна моя суть, душа. Разве не это называется словом «счастье»?
Она мне тоже о себе поведала. Выскочила замуж еще в юности. Теперь уверена, то была не настоящая любовь, а так. Ей показалось, что он классный парень, горячий, энергичный, так и было, да вот с годами превратился в психопата. Детей нет. Квартира да, единственное, что связывает. Развестись? Нет, не отпустит. Не тот он человек, чтоб отпустить. В последнее время у него вообще набекрень съехала крыша.
– А кто он у тебя? Чем занимается?
– Бандит.
Сказала так легко, что у меня свело живот. Я сразу ей поверил. Подробностей не уточнял. Достаточно сознания: вот мы лежим, два теплых тела под простынкой, а он в любой момент может на джипе прикатить.
– Испугался?
– Да. Потерять тебя.
Она прижалась. Героя я не корчил. Просто, призадумался. Кто я такой, чтобы она была со мной? Муж у нее – крутой. Таких, как этот, бабы любят, а мужики завидуют, мечтают ими быть или хотя бы называться. Я против такого – просто ноль.
– Ада, скажи… Мне очень важно знать. Ты только не лукавь. Никто мне так не близок, никому я так не верю. Ты опытная, взрослая, многое постигла в жизни. Скажи мне только правду… Я как мужчина… слабый?
– Что ты себе надумал, дурачок. Ты чудесный.
Заулыбалась. Начала тереться, целовать.
– А скажи… О тебе в лаборатории всякое болтают.
– Насчет мужчин?
– Так это правда?
– Ты чему веришь? Сплетням? Или любви?
– Любви.
– Ты лучший. Никто не любил меня так, как ты.
Ада манила. И чем дальше, тем сильней. Я уплывал в потоке замелькавших наших встреч. Во мне росло чувство усталости и в то же время силы. Меня хмелила эта удивительная пульсация энергии.
Ну а Бедняжка? Ничего подобного я с нею не испытывал. Комфорт, привычка, блекнущая память о былом. Ее учеба, моя работа, домашние заботы. Жизнь не текла, а вязко шевелилась. Унылость и апатия.
Но если вдуматься, с ней ничего не требовалось менять. Ни строить, ни ломать. Просто спокойно жить. Как все. Устойчивость, определенность, сложившийся тихий быт, уют и лень. Без всякого экстаза, но и без особых внутренних затрат.
А что у меня с Адой? Я втюрился, втянулся. И продолжаю дальше втягиваться. Пока все замечательно. Но сколько это может длиться? И какие перспективы? Все очень смутно. И порочно. И тревожно. Пока определенно лишь одно. Точнее, два: она меня много старше, и у нее муж бандит.
Все эти мысли день за днем во мне роились так и сяк, то наизнанку, то лицом, переворачивались, путались. Я погружался в зыбь ориентиров и понятий. Неоднозначность изнуряла, томила мозг. Я словно брел сквозь восхитительную грезу, периодически проваливаясь в ужас, вдруг обнаруживая солнечную радость, и снова мрак. Реальность погружалась в сон. Кошмарный сон. Напоминающий знакомый лабиринт. Простейший, в виде буквы «Т». Я шел по коридору. Я приближался к перекрестку. Я должен сделать выбор.
Но куда б я ни свернул, меня ждали приманки, за каждой из которых – ток.
В один из вечеров я сидел в задумчивости над бумагами. Эти спектакли успели стать вечерним правилом. Как правило, и то, что жена ложилась спать, меня не дожидаясь.
Но в этот раз она правилу изменила. Почему-то.
Бродила, разбирала вещи. Не торопилась. Напевала. Нагнетала общую тревожность.
И вдруг уселась через стол, напротив.
Я на нее взглянул. Тут же опустил глаза. Заерзал. Странно как-то она на меня смотрела. Будто прощупывала мое лицо, пробуравливала. Я почувствовал, как затлели щеки. Она продолжала сидеть.
Снова взглянул. Пялилась. Я потупился. Зашелестел бумагами, пальцы подрагивали. Запершило, кашлянул. Щеки вспыхнули, занялись уши, вся голова, огонь стек на шею, заскользил вниз, струйкой вдоль позвоночника.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76