Мы с Олей смотрели, начали уже падать под стол.
И дальше пошел разговор риелторов.
Как один дом продать, а на эти деньги купить квартиру Анне Сергеевне, как уладить дела с жилконторой и пр. И как грамотно развестись с женой, которая у Гурова была, как иронизирует Чехов, женщина «мыслящая».
Ведущий чуть инфаркт не получил. Пытался их перебить, но они, как риелторы, все обсуждали дома и как их продать.
– Сейчас до перекрытий и паркета доберутся.
В общем, хорошая была передача.
Маме тоже понравилось. Она говорит мне:
– Балкон, на котором Джульетта стояла, – ты же была в Вероне – хорошо закреплен? При продаже дома проблем не будет? Любовь любовью, а перекрытия-то надо укреплять вовремя.
Бабушка Пушкина
Прошлой весной, прогуливаясь по центру Москвы, случайно зашла на читку молодых поэтов.
Мероприятие называлось почему-то «Бабушка Пушкина» (?!).
Сначала – прямо на улице, в огороженном закутке, во дворе Третьяковки на Крымском Валу сильно вопила полуголая певица Елизавета (низкое декольте в собачий холод).
Потом вышли оркестр МАИ и первый по счету поэт.
Совсем юноша.
Юноша дал знак оркестру, и оркестр взвыл – на высокой ноте.
Юноша опять дал знак оркестру, и оркестр – так же неожиданно, как взвывал, – замолчал.
Тогда юноша вдруг взвизгнул в микрофон в манере Пастернака следующее:
– Моя маленькая пучеглазая!
(Юноша обернулся, и оркестр опять дал пару нот и вновь затих.)
Дальше он произнес буквально следующее (причем нараспев, громко и даже как-то истерично):
– Думал – не смогу – а вот люблю – шутки коплю.
Оркестр вновь заиграл, и все зааплодировали.
Я стала медленно сползать со скамейки, сидевший рядом пожилой кавказец посмотрел на меня с участием (было видно, что он здесь, как и я, чужой на этом празднике жизни, рабочей профессии и просто зашел потому, что деваться некуда).
– Дэвушка, вам плохо? (осведомился он участливо).
– Инфаркт (сказала я автоматически).
– Что?! (закричал кавказец).
– Шутка (сказала я). От таких стихов, впрочем, может и инфаркт приключиться…
– У мэнэ был (сказал кавказец задумчиво). Но нэ от стыхов.
– От песен? (спросила я).
– Ага (неожиданно сказал он). Три дня подряд пели на свадьбе, пили и вот – ынфаркт. А вы стихи пишете?
– Нет (говорю). Слава богу.
– Тогда пачэму инфаркт?
– От зависти.
Он ничего не понял и говорит:
– Какие в Москве все странные. Стыхи зачем-то на улыце читают, потом инфаркта боятся…
Проезжайте, Федор Михалыч!
Встретила знакомого «бомбилу». Хороший парень, армянин по национальности.
– Неприятности у меня (говорит). Два раза нарушил на красный, отняли права. На пять месяцев. И как жить? Ну, сделали мне левые права. Отдают, я им деньги. Сразу не взглянул, потом посмотрел и чуть не съехал на обочину.
– А что там было?
– А там написано – Достоевский Федор Михалыч! И моя фотка!
– Шутники, однако.
– Да не то слово! Литературоведы хреновы! Ну, думаю, проскочу. Седня мент останавливает и говорит: что-то знакомое! Мент молодой, слава богу, не знает никакого Достоевского…
– Не заподозрил?
– Не, говорит, а почему вы на вид армянин или там осетин, а фамилия белорусская?
– А ты?
– А я говорю: у меня мать белоруска, а я весь в отца пошел.
– А он?
– А он говорит: проезжайте, Федор Михалыч! И даже под козырек взял. В другой раз, боюсь, не проскочу.
Положительный образ
Позвонила Оля.
Я ей говорю:
– А вот Ленка…
Оля:
– Неинтересно!
Я опять:
– А вот Сашка…
Оля:
– Неинтересно!
Я вновь делаю попытку:
– Вчера пошла на рынок…
Оля говорит:
– Ну скучно – рынок, сплетни!
– А что – интересно?
Оля говорит:
– Как ты думаешь, есть какой-нибудь «положительный» образ женщины в русской литературе?
– Есть (говорю) Шапокляк, старуха типа. Чем-то на меня похожа – пакостливая такая бабка. Но образ – положительный. Веселая зато бабка-то.
Оля:
– Я имею в виду, чтобы она преобразовала жизнь мужчины.
Я (включившись в игру ее):
– В христианском дискурсе чтобы?
– Ну да. Типа того.
– Проститутка, конечно: Сонечка Мармеладова (говорю).
Оля (задумчиво):
– Я тоже так думаю.
Самиздат – Интернет
Пригласили меня тут намедни на круглый стол, посвященный теме «Самиздат – Интернет»: что чего лучше и сохранился ли типо тот читатель, что читал самиздат, а теперь перетек в соцсети – да и то вопрос, перетек ли.
Была я там в качестве живого объекта – как представитель интернетского лалалала и хахахаха, – а вели дискуссию интеллектуалы Гасан Гусейнов и Максим Кронгауз, лингвист.
Кронгауз (славный в принципе человек) всякий раз начинал так: «Да не обидится на меня многоуважаемая Диляра, но…» Или – «Рискуя задеть чувства Диляры, я все-таки скажу» (что типо Интернет – помойка, где кто попало чушь мелет: но не так грубо он, конечно, говорил, а, наоборот, наукообразно и вежливо).
Гусейнов (ужасно симпатичный) представил меня так:
