«По данным, полученным из достоверного источника, мужчина оказался в кровати мальчика, над которым издевалась усыновившая его американская семья»…
Еще в этом сборнике мусорных историй описывается шок воспитателей по поводу пропажи того самого мальчика.
– И чем все закончилось? – с интересом спрашивает человек с гамбургером.
– В итоге парень сбежал. Сейчас полиция пытается установить его личность.
«– Все это похоже на заговор, – делится впечатлениями директор интерната. – Американцы зашли слишком далеко. Они опять выкрали мальчика! Его нужно искать и спасать!»
– Сразу два экспрессивных предложения – это сильно, – вставляет Макс и, сжав булочку с кунжутом, кладет остатки гамбургера в рот.
– Самое смешное в этой истории, что никакой это не заговор. Газетчики, как обычно, все приукрашивают. Любят мухе оторвать крылья и приделать хобот слона. А потом выдать ее за сенсацию.
– Пипл хавает, – безразлично подытоживает парень и принимается за второй сэндвич.
– Да уж, все хавает. Фильмы, книги, новости… Будто фильтры у всех разом отключили и больше никогда не будет «собственного мнения».
Человек с Большим-Гамбургером-с-соей-и-еще-какой-то-дрянью поднимает на меня глаза, его руки перепачканы кисло-сладким соусом.
– А ты что, в моралисты подался?
– Да нет, просто к слову…
– Знаешь, что я тебе скажу? Так-то оно так по сути: хавает. Но есть и другая сторона. Мы все зажрались, – говорит мой собеседник и откусывает еще один большой кусок. Его челюсти двигаются. Жует и поправляет чуть сальные волосы рукой. – Версия, что мы тупые хряки без мозгов, устарела. Вариант с глупыми плюхающимися на диван жирными людьми как-то приелся. Теперь все думают.
– Это модно? – с усмешкой спрашиваю я.
– Слово «мода» тоже уже как наждачкой по языкам. Надоело. Было слово одно замечательное, да и то приелось. Слова же – они как музыка.
– Что за слово? – интересуюсь я.
Парень возводит палец к потолку. На кончике – огрызок листа салата. Перепачканный майонезом и кетчупом рот изрекает:
– Креативность.
– А что с ней не так?
– Приелось. Всем приелось. Хорошие и звучные слова расхватывают, как девчонки тряпки на распродаже, и используют все кому не лень.
– А девчонки тут при чем?
– Ну как? Я имел в виду – очень быстро.
– А-а-а… – протянул я. – Тогда понятно.
– Ладно, а что это за парень из газеты? Ты с ним знаком?
Парень из газеты тянется к картошке фри и спрашивает:
– Прогуляемся после всего этого пиршества?
Глава XIII Поэты в подвалах
Говорят, что животные похожи на хозяев. Ложное утверждение. Если твоя собака на всех кидается, это не значит, что ты будешь делать так же. Друзья, по мнению человечества, тоже похожи. Людям в голову иногда приходят мысли. Один сказал, другие подхватили. Так и плодится мусор.
– Удивительно, как я тебя не узнал сразу! – говорит Макс. – Это наверняка лечится. Неизвестные какие-то симптомы. Мало верится, что такое возможно.
Макс – мой товарищ. Ему двадцать пять. Мы поедаем гамбургеры в самой популярной «едальне» с тем самым буйволом, с которым не так давно я проснулся голым.
Сейчас он сидит передо мной и пьет Coca-Cola, причмокивая от удовольствия губами. Очки на огромном, усеянном кратерами пор, носу. Кривая улыбочка и полное непонимание женщин. Это мой друг.
Бар. Станция метро «Владимирская». Расписанные каракулями стены и какие-то люди на сцене: то ли поэты, то ли еще кто. Что-то читают и доказывают.
Черные платья, синие табуретки… странные у них стихи.
Вот вышла на сцену девица с рыжим облаком кудрей. Хороша. Волосы на плечи прядями, глаза как у львицы. Выходит из-за столика, передвигается походкой от бедра, лучами осыпает всех. Улыбка саблезубой тигрицы.
Около сцены тянется рукой к микрофону, встает, расправив плечи. Зал ждет чуда. Богиня во плоти. Яркая, как экзотическая птица.
Открывает уста, хватает ртом воздух, издает трели, не попадает в ноты. Кто-то злится, она не замечает. Улыбка искренне хищная. Глаза обведены радугой. Губы розовые и пухлые. Декольте необъятное. Талия затянута поясом. Мне остается только утирать слюни и скрывать волнение.
Все равно, что она там поет.
Это чудо в заключение еще и стихи читает:
Температура сорок,
И мой мальчик болен.
Я тебя исцелю,
Ты узнаешь скоро.
Я – твоё лекарство,
Я – антибиотик,
Твоё здоровье.
И я твой наркотик,
Твой наркотик,
Котик-котик!
Ее «котик-котик» прочно засело в моей в голове. Представляю четкую картинку, на которой эта девочка на коленях передо мной. Дерзкая, но покорная.
– Кто это? – спрашиваю я у одной из поэтесс. Ее лицо смутно кажется мне знакомым. Темнота скрывает наши лица. На моих глазах очки с темными стеклами. Наверное, я кажусь подозрительным, а может, другие думают, что подрался. В подвалах мегаполиса многие ходят с «фонарями» и даже не скрывают следов побоищ.
– Да так, девушка одна, – улыбается она и строит мне глазки.
Они чуть накрашены, немного подведены тонкими стрелками. Почти незаметно. Помады нет или мне кажется, что нет. Лицо красивое. Эта чертовка умеет обращаться с косметикой. Я узнаю эту девушку и не понимаю, как раньше мог не догадаться, кто передо мной. Для нее моя личность – загадка. Что же, поиграем, раз все карты у меня в руках.
– А вы поэтесса?
Интересно, что там у нее. Тоже стихи про котиков?
– Я бы назвала себя писателем.
– Но стихи тоже сочиняете? – уточняю я.
– Стихи – побочный эффект моего мозга, – мягко улыбается девушка и продолжает: – Мне пора на сцену.
Что там на сцене с этой кривляющейся певичкой, мне пока что все равно. Интересно, что выдаст эта девочка.
На вид от шестнадцати до двадцати пяти. Определить сложно. Я совсем не знаком с этой ее поэтической жизнью. Мы все под тусклым светом ламп бара. Одно ясно – она совсем не дурнушка.
Друг тыкает меня локтем. Пойдем, мол, к той, рыжей. Попытаем удачу. Удивленно поднимаю брови. Макс заинтересовался женщинами? Может, еще не все потеряно и я зря плохо про него думал? В любом случае, не стоит ему мешать.
Отмахиваюсь, слежу, как беззаботно вспархивает по ступенькам эта знакомая мне девушка. Поворачиваюсь к другу и говорю:
– Слушай, дам совет: иди к ней и пой, как она талантлива. Гарантия оказаться в поклонниках и доползти до чего-то большего – стопроцентная.
