Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
— Ты, Эмилий, прирожденный фальсификатор, — как-то похвалил его Валерий Илларионович, и Эмилий Иванович покраснел от смущения и удовольствия.
Разум человека рано или поздно найдет оправдательные моменты и смягчающие обстоятельства; очень убедителен вопрос: «А у меня есть выбор?» И ответ: «Выбора у меня нет!», что очень помогает при попытках неспокойной совести взбрыкнуть.
Валерий Илларионович однажды привел слова кого-то великого о том, что он, великий, при случае спасет из пожара кошку, а не «Мону Лизу». И добавил, что это вопрос спорный и не имеет решения, и мнения общественности разделились… Посмотри в Интернете, сказал он, там полно и «за» и «против». А у нас живая душа и старые, никому не нужные документы. Вот так-то, мой друг. Вся жизнь человека — один мучительный выбор.
Эмилий Иванович не поленился, поискал в Интернете и действительно нашел аргументы «за кошку» и «за Мону Лизу». И понял, что универсального решения, одного на всех, просто нет — каждый решает сам, а потом всю жизнь несет крест и спрашивает себя, прав ли. Что снова возвращает нас к тому, что «на дне каждого сердца есть осадок», как сказал незабвенный Козьма Прутков. Или некрасивая тайна. А куда денешься?
Ну и, кроме того, присутствовало чувство гордости! Мама Стелла Георгиевна ругала Эмилия Ивановича за руки «чудной кривизны», ни к чему не способные и все роняющие и бьющие, а оказалось, вовсе не кривые и довольно способные.
Эмилий Иванович стал бывать у Лили — сначала на пару с Валерием Илларионовичем, потом один. Они сидели молча. Эмилий Иванович рассматривал рисунки, Лиля держала на коленях собачку. Эмилий Иванович все время взглядывал на Лилю. Лиля улыбалась, и он расцветал. Они пили чай с домашним печеньем. Посидев примерно час, Эмилий Иванович откланивался. Тяпа бежала провожать.
Была ли это любовь? Трудно сказать. Разве что платоническая, как к ангелу. И не снились ему эротические сны, и не представлял он себе ничего такого. А только сидел бы рядом вечность и смотрел, смотрел, смотрел… И вспыхивал бы от улыбки, и сердце заходилось от счастья, когда брал у нее из рук рисунок и пальцы их соприкасались…
А потом случилось страшное. Два года назад, десятого августа, Лиля выбросилась из окна. Повторила судьбу матери. Как это случилось, никто не знал, свидетелей не было. На рассвете, около трех. Причем ничего не предвещало беды — накануне вечером она была ровна, приветлива, рисовала бабочек, слушала музыку. А около трех старая дама услышала крик, глухой звук упавшего с подоконника горшка с цветами, истеричный лай Тяпы. Она рассказывала потом, что почувствовала такой ужас, что сердце «зашлось», и не сразу смогла встать с постели.
Валерий Илларионович позвонил Эмилию Ивановичу на рассвете, попросил приехать…
Почему? Что побудило Лилю? Вспомнила маму? Поняла, что ничего уже не будет? Устала ждать отца? Если ждала… Возможно, несчастный случай? Глупая, нелепая случайность? Может, во сне? Светила луна, и она во сне… Может, увидела что-нибудь внизу? Хотела рассмотреть, наклонилась… Может, может… Все может быть.
Ответов не было. И правды не дано было узнать никому. Рок и фатум.
Они пили водку и плакали. Оба.
— Даже не попрощалась… — говорил Валерий Илларионович. — Ни малейшего знака не подала… не понимаю! Все как всегда в тот вечер, в последний. Я думал, в случае чего, ты ее не бросишь, — говорил Валерий Илларионович. — Радовался, старый дурак. Думал, я скоро уйду, а ты присмотришь. Она полюбила тебя, признала. И я сразу понял, что ты добрый человек, так радовался, думал, теперь могу отойти со спокойной совестью… А жизнь распорядилась иначе, вишь, как бывает… Господи, как нелепо, как страшно! Страшно, когда уходят молодые, а старые остаются… Не уберег! Бедная, бедная моя девочка! Господи, за что такие испытания? Бедная, бедная…
Он плакал, а Эмилий Иванович подсовывал ему куски хлеба и мяса, ему было страшно — он никогда не видел старика в таком состоянии. Ему казалось, что Валерий Илларионович может умереть прямо за столом.
— Несправедливо… жестоко! Осиротели мы с тобой, Эмилий… Как жестоко! — повторял старик, плача. — Как больно она бьет…
Эмилий Иванович догадался, что старый художник говорит о жизни, и печально покивал.
— Будешь моим душеприказчиком, ты честный человек, Эмилий, я верю тебе, как самому себе. И заберешь Тяпу…
Эмилий Иванович покраснел, вспомнив об их подпольном бизнесе, и подумал, что понятие «честный человек» довольно-таки растяжимо и, оказывается, зависит от обстоятельств. Но тем не менее ему было приятно…
…Эмилий Иванович попрощался с девочками, как он называл их, вытер слезы и пошел на могилу мамы. Посидел, рассказал о работе, о спикерах, которых приютил у себя в канцелярии. Стелла Георгиевна строго смотрела с мраморного рельефного изображения, и Эмилий Иванович стал уверять ее, что спикеры — приличные люди, что руководит ими Ирина Антоновна… Ириша, с которой он дружит. А про репетицию никто не узнает. Он расправил розы в черной мраморной вазе, подержался за мраморный обелиск и отправился к Валерию Илларионовичу, который умер в прошлом году, спустя полгода после Лили…
Глава 6. Будни
Ирина убежала на работу, когда Дельфин еще спал. На тумбочке около кровати оставила запасной ключ. Постояла на пороге спальни, сияющими глазами рассматривая спящего Дельфина, перевела взгляд на большое трюмо, в котором отразилась комната: постель со смятыми простынями, среди простыней спящий мужчина с жестким смуглым лицом, небрежно брошенная на коврике одежда… Она вдруг подумала, что могла бы позвонить на работу и сказать, что… что-нибудь придумать! У нее четыре отгула. И остаться. Нырнуть, прижаться… Она даже прислонилась к дверному косяку, судорожно вздохнув и прижав руку к груди. Он шевельнулся, и она испуганно метнулась прочь.
Из маршрутки она позвонила Эмилию Ивановичу и радостно защебетала о том, как он их выручил и как она ему благодарна. Смущенный Эмилий… она словно видела, как он смутился и побагровел, — заикаясь, сказал, что рад, классные ребята, то есть не ребята, а читатели. И спросил, как она доехала и вообще все ли нормально дома. Ирина в ответ вспыхнула и заторопилась: дома все нормально, доехала прекрасно, толпы не было, музыка в салоне… Одернула себя — не суетись! Что за дурацкая манера постоянно оправдываться, темнить и пускать дымовую завесу? О Дельфине никто не знает, и ничье это собачье дело.
Эмилий Иванович помолчал, видимо, переваривая ее неуместную живость, потом спросил:
— А когда вы еще придете?
— А можно? — кокетливо спросила Ирина. — Мы тебе не надоели? Ребята шумные, а ты привык к тишине…
Это называется, напрашиваться на комплимент и признание в любви.
— Ну что ты! — бурно воскликнул Эмилий Иванович. — Конечно, приходите! Буду рад.
— Ладно, придем, — ответила Ирина. — Послезавтра?
— Послезавтра! — обрадовался Эмилий Иванович. — Жду!
— Будем!
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
