– Жестокие дети. Жестокие, жестокие дети…
После войны
У меня, конечно, сохранилось воспоминание о первых послевоенных годах – без отца, нищих и голодных. А чего не помню, всегда можно было бы присочинить. Но в таком случае лучше я помещу сюда собственное мое свидетельство о том времени, написанное, когда воспоминание было еще свежо.
При поступлении на сценарный факультет Института кинематографии нужно было приложить к заявлению свои литературные труды. Мне тогда не исполнилось еще восемнадцати, и, кроме школьных сочинений, никаких лит. трудов у меня не было. Срочно, за три недели, я написала два очерка и рассказ.
Рассказ этот, полностью выдуманный, но по горячим еще следам, не хуже передает атмосферу тогдашнего нашего бытования, чем то, что может предложить моя неверная память с добавкой нынешнего сочинительства.
Новогодний подарок
В половине третьего мама начала куда-то собираться. Надела черное шелковое платье, помазала губы остатками помады из бумажной трубочки, подчернила ресницы. Аня спросила, куда она идет и не возьмет ли ее с собой, но мама захлопнула дверцу шкафа, в котором было зеркало, и, ничего не ответив, ушла. Сверчку, бабке, она тоже не сказала, куда идет. Илюшка говорил, будто видел, когда закрывал за мамой дверь, что на лестнице ее встретил усатый дядька в шляпе, но это была неправда. У мамы не было знакомых с усами.
Илюшка все время приставал с елкой, приспичила ему эта елка. И гости ему, видите ли, нужны. А к ним никогда никто в гости не приходит. В прошлом году никто не пришел, и в этом никто не придет. Хорошо хоть, мама ушла, а то сидела бы до самого Нового года злая и ругала бы весь вечер Аню и Сверчка.
За стеной с утра заводили радиолу. К вечеру начали стучать сдвигаемыми столами, и соседский Алексей кричал:
– Мама, вы ставите меня в неудобное положение! Гости ведь приходят ко мне, а не к вам с отцом! Вы же обещали уйти.
Из кухни пришел Илюшка. В измазанных повидлом руках он нес два пирожка – один поменьше, другой побольше. Подошел к Ане и протягивал то один, то другой. Аня сказала:
– Я старше, мне полагается больше, – и вырвала большой пирог.
Илюшка противно завыл. В кухне зашаркала Сверчок. Сейчас придет и начнет читать наставления.
– Ладно, на оба, заткнись только.
Несколько минут он задумчиво жевал, откусывая поочередно от каждого пирожка, потом спросил:
– Ну, а когда же они придут?
– Кто еще?
– Да гости.
– Наказание с этим ребенком! Сказано, отрезано, никто не придет.
Илюшка помолчал еще немного.
– Интересно, какие они принесут подарки. Ты подумай сама, как же без гостей? Кто же тогда елку принесет? У нас ведь нету елки.
– Обойдешься без елки.
– Нет, без елки нельзя. Праздник ведь называется «Елка».
– Праздник называется «Новый год», пора бы знать.
– А у тети он всегда назывался «Елка». И мне всегда что-нибудь дарили – такой пакетик, а в нем разные конфеты и мандаринки.
– Фу, мандаринки! Распустил нюни, как девчонка!
Илюшка скривился и заплакал. На этот раз тихо. Сквозь слезы он шептал:
– Только и знает что ругаться… Ругается, ругается, злющая, как ведьма, даже хуже мамы…
– Врешь! – зашипела Аня. – Мама не злая! Она просто раздражительная! – Тут ей пришла в голову новая мысль: – Слушай, Илья, перестань ныть.
Илюша сразу замолчал и посмотрел на Аню с любопытством.
– Слушай, ну зачем тебе какие-то подарки? Мы же уже большие. Давай лучше сами сделаем подарок. Маме. А?
– Мне подарки нужны. Их есть. А если мы их подарим маме, тогда нам ничего не будет. Зачем нам маме дарить? Она и сама себе купит, если захочет. А мы с тобой ничего не купим, нам подарки нужны. Я свой не отдам.
– У, дурак, ну и сиди, жди, пока подарки посыплются. Дождешься от меня тумака в подарок.
Илюшка немедленно заныл.
– Снова здорово. Илюш, а знаешь, мы будем как будто мамины гости, не застанем ее дома, и оставим ей подарки. Она утром проснется, а оно и лежит на стуле возле кровати. Здорово, верно?
– Ага… Но только мы ей, а нам кто?
Аня стиснула зубы. Главное – не раздражаться.
– Ну что ты, Илюша, все – нам, нам… Ты лучше дай мне пять рублей, что тебе Сверчок дала.
– А зачем тебе?
– Подарок-то на что думаешь покупать?
– А на что?
– На деньги! На де-еньги!
– Нет, лучше знаешь, подарок уж подарим, ладно, а пять рублей – они мои, я их не отдам.
Долго уламывала Аня Илюшку и в конце концов завладела его пятеркой. Зато он пожелал идти с ней в магазин, и отвязаться от него не удалось. И так надо было спешить, магазины скоро закроются.
По дороге пришлось все время подтягивать Илюшке чулки, вытирать нос. До того сопливый, нельзя с ним на улице показаться. Прохожим ведь ни до чего дела нет. Видят сопливого мальчишку и думают: плохо сестра за ним смотрит.
Всего денег получилось двенадцать рублей. Аня хотела купить маме помаду и пудру. А Илюша хотел, чтобы лучше четыре шоколадных батончика:
– Потому что их будет четыре, и нас как раз четыре.
– При чем тут мы?
– Ну разве мама может одна съесть четыре штуки?
В конце концов, потолкавшись в парфюмерном магазине, они купили маленький, но очень красный тюбик помады и чудесную желтую пудру. Четыре рубля оставались. Илюшка сказал, что один батончик покупать не стоит, а лучше купить четыре «мишки». Больше получится.
Сверчок не разрешила ребятам ждать Нового года. Перед сном Аня спрятала пудру, помаду и «мишек» под подушку, чтобы ночью, когда мама вернется и будет уже спать, положить ей все около кровати.
Она проснулась в пять часов, как от толчка. За стеной гремела радиола, и грустный голос пел:
Прощались мы,
Светила из-за туч луна.
Расстались мы,
И снова я одна.
Да, я одна…
Бабка сопела вовсю. По комнате мягкими волнами ходила темнота. Ане подумалось, как здорово было бы протянуть сейчас руку и найти на стуле, возле кровати, какой-нибудь подарок. Она вспомнила, как до войны не спала ночей перед праздниками, как, замирая, прислушивалась к крадущимся шагам отца. Он тихонько придвигал стул к ее кровати, что-то клал и на цыпочках отходил. Аня осторожно ощупывала коробку. Потом сладко потягивалась и засыпала с приятными мыслями о том, какой папа добрый и как она его любит.
Она подумала: «А может, мама положила что-нибудь? Она – нам, а мы – ей. Вот здорово!»
