— Что же мне теперь делать?
— Без понятия. Попал ты, Тихоныч. Работник иностранного посольства — лицо неприкасаемое. С ним никто даже связываться не будет.
— Ты же полицейский, — разволновался Сошников, — блюститель порядка, представитель власти. Неужели ничего с этим шаромыжником нельзя поделать?
— Нельзя.
— Как так?
— Повторяю тебе ещё раз: дипломат — лицо неприкосновенное. У кого хочешь, спроси.
— Бздун ты, капитан, — осерчал Тихон Тихонович, — а ещё мент.
— Менты — самые осторожные в таких вопросах люди, — и не подумал обижаться Червочкин, — мы лучше всех знаем, как из-за одного неосторожного поступка можно под раздачу попасть.
— Ну и что тебе будет?
— Из «органов» уволят. Тебе этого мало? Ты что ли мне будешь пенсию платить?
— За то, что ты с этим жуликом просто поговоришь, и сразу уволят?
— Запросто. Он не просто жулик, он дипломат дружественной нам страны. А потом, что с ним говорить, на него наезжать нужно, — Червочкин рассмеялся и запел: «А ещё вчера все вокруг, мне говорили — Сэм друг. Сэм, наш говорили, гвинейский друг».
— Мгамгба не из Гвинеи, он из Зимбабве, — уточнил Сошников.
— Хрен редьки не слаще. Извини, Тихоныч. Сочувствую тебе всей душой, но помочь ничем не могу.
Вернувшись домой и, выпив для храбрости, Сошников развоевался:
— Встречу его на улице и в харю ему, в харю! — разошёлся Тихоныч.
— Да где тебе, старому пердуну, — презрительно скривилась супруга, — хвалился телять волка заломать.
Тесть молнией выскочил из квартиры, хлопнул дверью, словно раскатом грома и пока не протрезвел, поехал разбираться с Мгамгбой. Пока доехал, хмель выветрился. Африканец, как по заказу тусовался возле подъезда.
— Вот чёрт нерусский, — прошептал Сошников и стал униженно просить дипломата отдать долги или хотя бы заплатить за коммуналку.
Мгамгба ответил на каком-то тарабарском языке.
— По-нашему говори, — не выдержал Тихоныч, — по вашему я не понимаю.
Мгамгба в ответ затараторил на новом неведомом языке, бурно жестикулируя и сверкая белоснежными белками глаз и зубами, контрастирующими с чёрной, как и его душа, кожей. Тихон Тихонович развернулся и поплёлся к метро. Жизнь его была окончена.
Сошников начал чахнуть на глазах. Он худел не по дням, а по часам, его кожа сделалась пергаментной и морщинистой, в глазах застыла смертная тоска. Чувство вины сводило Тихоныча в могилу, уничижительные мысли не давали покоя ни днём, ни ночью: он получил в наследство огромную квартиру и так бездарно её профукал. Из всех возможных вариантов он ухитрился выбрать африканского прощелыгу, который поселился у него навечно и даже коммуналку не платит. Когда капитан Червочкин встретил согбенного Сошникова на улице возле злополучного дома, то не сразу его признал.
— Ты что, Тихоныч, заболел?
— Да нет, здоров, — прошамкал Сошников.
— Квартирант не платит? — смекнул капитан.
Тихон Тихонович безнадёжно махнул рукой и взглянул на окна своей квартиры. В его глазах застыли бессильные старческие слёзы.
— Ладно уж, помогу тебе, — смягчился Червочкин, — через два дня получишь всё сполна. Только принеси мне список всех его долгов.
Сошников посмотрел на капитана, как умирающий на своего лечащего врача, не веря ни единому его слову.
Капитан подкараулил Мгамгбу в подъезде, тот отпрянул от него, как газель от ягуара. Червочкин вкратце оповестил африканского дипломата, что третьего дня женился на дочери Сошникова и проблемы Тихона Тихоновича теперь его проблемы. Мгамгба горячо поздравил жениха, рассказал байку про военный переворот и предложил ему слетать в Зимбабве, чтобы вступить во владение теплоходом.
— Не, я к вам не поеду, — заупрямился Червочкин, — я жару не люблю, я холод люблю. Залезаю каждое утро в сугроб и сижу, пока не надоест.
Дипломат невольно поёжился и надвинул шапку ушанку на глаза.
— Что поделаешь, Россия, — развёл руками капитан, — дикая северная страна. Зябко у нас тут, медведи по улицам шастают, холодрыга одним словом. А ещё склизко. Дворники-то ленятся, работают тяп-ляп. Не боишься подскользнуться, дружище? Не ровен час упадёшь, шею себе сломаешь.
Мгамгба непроизвольно закрутил шеей.
— Беспредел тут у нас творится, — продолжал жаловаться на российскую действительность Червочкин, — гастарбайтеры шалят, шпана с пиками шляется. Как дадут случайному прохожему пёрышком в бочину, тут из него и дух вон.
Капитан жестами показал на дипломате, как шпана запускает нож под рёбра случайным прохожим. Мгамгба побелел, хотя по правде сказать — посерел.
— А раскрываемость низкая, — разоткровенничался капитан, — нулевая раскрываемость. Сколько их было, резонансных убийств — ни одно не раскрыто. Журналюги пошумят, пошумят и успокоятся, а человека нету.
Работника посольства внезапно перестали держать ноги, он съехал спиной по стенке и опустился на корточки.
— А всё почему? — Червочкин навис над дипломатом и уставился на него сверху вниз.
— Почему? — одними губами повторил зимбабвийский подданный.
— Потому что бананья у нас не растут, зато репа вырастает, дай Бог каждому. И ты своей репой соображай, что к чему, — капитан выразительно постучал Мгамгбу пальцем по лбу, — кому можно арендную плату зажимать, а кому лучше до копеечки выплатить. Я тебя пробил по базе, ты уже пять лет с хозяевами квартир такие фокусы выкидываешь. Сколько у тебя там долгу? Не помнишь? А вот я тебе сейчас напомню.
Червочкин покопался в кармане и достал список Сошникова со всеми затратами на дипломата дружественной нам страны.
— Деньги подгонишь максимум через два дня. Позвонишь хозяину квартиры и передашь из рук в руки. Иначе включаем счётчик. Ты не бойся, мы тебя пытать не будем, — обрадовал Червочкин, — просто разденем до трусов и кинем в сугроб. Посмотрим, сколько ты там продержишься.
Мгамгба позвонил Сошникову на следующий же день, предложил встретиться и передать всё причитающееся. Получив три пухлых конверта, Тихон Тихонович выпал из депрессии, но впал в невроз выбора. Сколько заплатить капитану? Половину суммы — правильно, но слишком много. Треть — тоже правильно, но тоже многовато. После долгих и мучительных сомнений решил ограничиться тысячей долларов. Червочкин денег не взял.
— Ты какой-то ненастоящий мильтон, — поразился Тихоныч, — взяток не берёшь, от денег отказываешься.
— Что, все менты что ли продажные? Ты так считаешь, да?
— Извини, капитан. Извини старого дурака, не подумав, ляпнул, — попросил прощения растроганный Сошников.
В Бирюлёвскую квартиру он вошёл как барс. Достал из карманов конверты с деньгами и небрежно кинул на трюмо.
