Сначала она почувствовала дрожь вдоль позвоночника. Так, должно быть, дрожит зверь, почуяв опасность. Потом ей показалось, что в углах комнаты что-то задвигалось, потом в стенах за обоями, в щелях в полу, в складках одеяла. В черной от страха волне медленно и зловеще нарастали голоса ожидания. Измазанные дегтем рты начали шептать бессмысленные слова. Сначала непонятные, потом все более отчетливые.
Руки потянулись к ушам и плотно зажали их. «Замолчите! Замолчите немедленно!» Но они не умолкали.
Грета почувствовала, как где-то внутри нее маленькое-маленькое существо делает глубокий вдох. Потом наступила абсолютная тишина, заряженная грозой. А вслед за ней раздался грохот. Кто-то что-то кричал. Очень громко. Не останавливаясь. Не дыша. Не двигаясь. Крик разрывал углы рта. Ничего больше не осталось. Был только этот крик. Бесконечный, как мир за окном в безразличной ночи, рассекаемой сильным ветром.
Грета вскочила на ноги и включила свет. Посмотрела на свое отражение в окне. Огромные от страха глаза. Черная родинка на подбородке, тонувшая в бледном омуте щек. Искры между веками и зрачками, еще не привыкшими к свету. Грета закрыла глаза, чтобы прогнать искры.
Когда она их снова открыла, все было как прежде. Никто не кричал. Белый волк не двинулся с места. Лежал на стуле, довернув к ней смешную морду с деревянной пуговицей вместо носа. Грета взяла волка и поцеловала его в пуговицу, как делала много раз на протяжении многих лет. Потом вернулась в кровать, не погасив свет и прихватив с собой волка. Положила его на грудь, прямо посредине, и закрыла глаза, изнуренная неведомой усталостью. Через несколько секунд она уже спала, провалившись в глухой сон, но, прежде чем погрузиться в темноту, почувствовала, как маленькое-маленькое существо говорит что-то, чего никто никогда не вспомнит. Может, оно говорило это Ансельмо. Может, ей. Главное, что оно больше не кричало. Оно тоненьким голоском просило обнять его.
Мужчина
— Где ты был?
— Ты еще не спишь?
— Я тебя ждал.
Ансельмо смотрел на отца, ничего не понимая. Он не в первый раз возвращался домой ночью. Обычно он просто предупреждал перед выходом, чтобы отец не волновался, и этого было достаточно. Но сегодня Гвидо выглядел мрачнее тучи. Ансельмо никогда не видел у отца такого лица. Напряженного, хмурого, недоверчивого.
— Я ведь говорил, что поздно вернусь… — сказал Ансельмо удивленно, не собираясь спорить.
— Я спрашиваю, где ты был.
Туча все больше сгущалась вокруг почти белой бороды.
— На велосипеде катался.
— Где Грета?
Ее имя прозвучало как обвинение.
— Я проводил ее домой, — стал оправдываться Ансельмо, не понимая, почему он должен оправдываться.
— Мне не нравится, что вы катаетесь по ночам. Это опасно. Для нее. И об этом должен думать ты. Ты мужчина.
Мужчина?
Обычно отец говорил ему, что он не такой, как все, и что поэтому должен вести себя не как все, что он должен быть лучше. Но он никогда не называл его мужчиной.
— Я был один, папа.
Взгляд отца стал спокойнее.
— Сегодня ночью дул такой ветер…
Слова повисли в воздухе, и Ансельмо надеялся, что сейчас налетит сквозняк и унесет их. Их не будет, будто их никто никогда не произносил.
— Ты что-нибудь видел? — допытывался Гвидо.
Нет, он ничего не видел.
Он и сегодня ничего не видел.
Он не мог лгать. И молчал.
— Не видел, да?
Ансельмо опустил глаза, сдаваясь.
— Знаешь почему?
Он знал:
— Из-за Греты.
Ансельмо спокойно выговорил ее имя. На этот раз оно не звучало обвинением. Оно было признанием, приятным, как плоскогорье после подъема.
— Из-за нее, — подтвердил Гвидо и положил руку на плечо сына.
Работа нанесла на его пальцы незаживающие трещины. Ансельмо чувствовал их жесткое прикосновение.
— Когда в твоих глазах она, небо исчезает.
Плохо. Плохо, избито и банально. Как высказывания на обертках шоколадных конфет, что покупают армии влюбленных, лишенных воображения.
А что, если это правда?
Что, если так оно и есть?
— Я не хочу.
— Не тебе решать.
— А кому же?
Гвидо грустно улыбнулся одними губами. Убрал ладонь с плеча сына. Скрестил руки на груди.
— Очередной ненужный вопрос, — угадал Ансельмо мысли отца.
— Нам надо кое-куда съездить, Ансельмо.
— Зачем?
— Надо повидаться с одним человеком.
Грета проснулась утром оттого, что почувствовала поцелуй в левую скулу. Солнечный луч, проливаясь в комнату через открытое окно, мягко грел ее лицо. Она не помнила, чтобы оставляла окно открытым. Грета перевела глаза на одеяло, расправленное и аккуратно заткнутое в углах кровати. Посмотрела на белого волка, лежащего рядом на подушке. Она точно его туда не клала. Под мягкими лапами волка была черная коробка. Накануне вечером никакой коробки не было. Грета села в кровати, все еще сонная, протянула руку к загадочному предмету и повертела его в пальцах. На нем была этикетка, на которой кто-то написал номер автобуса и дату. Грета открыла коробку и нашла внутри маленькую видеокассету и записку от Ансельмо:
«Мне захотелось увидеть тебя, но я не стал тебя будить. Когда ты спишь, ты похожа на ангела. Доброе утро!»
Он ночью вошел в ее комнату через открытое окно. А потом улетел. Грета представила, как он планировал на своих светящихся крыльях рядом с ней. Наклонился. Поцеловал. Поздоровался с белым волком. Почему он не остался? И где он теперь? Грета взяла телефон и набрала номер Ансельмо. Монотонные и нервные гудки. Занято. Маленькое существо внутри начало глубоко дышать. Еще чуть-чуть — и оно закричит. Грета сжимала в руках белого волка, пока не почувствовала, как ногти впиваются в ладони. Где ты? Почему не отвечаешь? Ответь.
— Солнышко!
Это мама.
— Тебя ждет пирог.
Вместе со словами в комнату ворвался запах сахара и сливочного масла, пытаясь потопить маленькое существо раньше, чем оно успеет что-либо выкрикнуть. Грета вскочила на ноги и одним гневным жестом закрыла и окно и рот маленького истеричного существа. Потом сняла пижаму, натянула черные штаны, черную футболку, черный шарф, полосатые носки и высокие ботинки. Сунула видеокассету в рюкзак, надела на запястья браслеты-кольца от велосипеда, схватила Мерлина и потащила его на кухню. Мать встретила ее радушным зевком и, усаживаясь рядом за стол, сказала:
