Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
Я сбрасываю скорость – пугать оленей сигналом или ревом мотора в Финляндии не принято – и тащусь вслед за плавно покачивающимся перед нами белым оленьим зеркалом. Это еще не самое плохое развитие ситуации. Бывает, что олени ложатся на дороге. Какая-нибудь глупая мамаша с парой подруг и оленятами располагается на шоссе для ночлега. Тогда приходится ждать, сигналить, пытаться объехать безмятежную группу. Олени здесь наглые и подчас ведут себя скверно.
Наш красавец в свете фар с гордым видом шествует перед нами в Ивало. Иногда он вскидывает голову и трясет рогами. Может быть, ему не нравится шум? Или свет фар вызывает у него психологический дискомфорт? Как знать. Мне олень симпатичен.
– Смотри, – говорю я Тошке, кивая на белый тучный зад невольного попутчика. – Он похож на толстую тетку, которая с авоськами в руках догоняет автобус.
Тошка сначала кидает на меня подозрительный взгляд, пытаясь найти издевку. Но глаза мои чисты и невинны. Да Тошка и не толстая вовсе. У нее хорошая фигура. С годами ее формы, конечно, немного округлились, но это ее нисколько не портит. Она высокая, и у нее длинные ноги.
Удостоверившись, что никакого намека в моих словах нет, Тошка кривит рот в вымученную улыбку, почти гримасу. Во-первых, ее тошнит. Во-вторых, она явно не разделяет моих восторгов относительно северной коровы, виляющей задом перед ее носом.
Тошка любит хищников. В их глазах она видит горящий огонек жизни, ту жестокую теплоту бытия, которой нам самим подчас так не хватает. В хищниках есть преступное обаяние. Так говорит Тошка. Понаблюдайте, как огромная тяжелая собака – меховой бесформенный мешок – с легкостью, без всякого разбега берет препятствие высотой в собственный рост. Посмотрите, как плавно она движется, как без видимых усилий складывается пополам, чтобы почесать зубами крестец. Ей от природы дана пластика, на достижение которой у человека уйдут годы ежедневных многочасовых занятий у балетного станка. Хищники бегут дорогой жизни, по которой мы идем неспешным шагом. Они обгоняют нас на этом пути в вечность. От их горячих тел исходит энергия, притягивающая к себе озябшие души уставших от жизни людей. Примерно то же самое, должно быть, чувствует кролик, падая все глубже и глубже в бездну восторженных глаз удава.
Человечество вырождается. Так говорит Тошка. Благодаря развитию цивилизации и повышению уровня жизни у нас, считает она, нарушился естественный отбор. Слабые и больные особи стали выживать и приносить потомство. А это ведет к деградации биологического вида. Тошка всегда морщится при виде какой-нибудь маленькой прыщавой девчушки, из последних сил толкающей перед собой коляску, которая на фоне тщедушного тельца мамаши кажется несуразно громоздкой и тяжелой.
– Кого она может родить? – гневно спрашивает Тошка. – Такого же чахлого уродца, как она сама?
Меня несколько раз подмывало спросить, почему тогда у нее, такой шикарной во всех отношениях Тошки, нет детей. Но я всякий раз боялся ее обидеть и задеть что-то ранимое, что-то личное, чего я не знаю и, если честно, не очень-то хочу знать.
Олень наконец-то догадывается свернуть с дороги, и я прибавляю скорость. Тошка закуривает сигарету с явным желанием хоть как-то сбить тошноту. Сделав несколько затяжек, не принесших, очевидно, облегчения, женщина давит окурок в пепельнице и высоко запрокидывает голову на подголовник сиденья. Она измучена, и большие темные глаза смотрят на меня непонимающе и вопросительно.
У Тошки всякий раз такой вид, когда нужно поднимать зарплату сотрудникам фирмы или платить налоги. И мои замечания насчет того, что повышение зарплаты, равно как и уплата налогов, вовсе не возводят ее в терновом венце на Голгофу, не имеют на нее ни малейшего влияния.
Сейчас Тошка страдает по делу. Я замечаю, как она косится на часы. Времени – девятый час. Мы проезжаем
Ивало. Длинная главная улица со множеством магазинчиков залита огнями. Обманчивая яркость большого города. На самом деле в Ивало проживают чуть больше трех тысяч человек. Правда, один мой местный знакомый как-то раз с гордостью сообщил, что население «большого» Ивало, то есть Ивало с его пригородами, «зашкаливает» аж за… семь тысяч. Я восхищенно зацокал языком. Хотя, если честно, цифра меня не впечатлила. Тошка в такой ситуации обязательно сказала бы какую-нибудь гадость. Что-то вроде:
– Когда же у вас начнут строить метро?
Или:
– Не хлопотно ли жить в таком огромном городе?
Тошка любит говорить гадости. И это у нее всегда хорошо получается.
Нормальны ли наши отношения с ней? Наша разница в возрасте? Что держит нас вместе? Я задавался этими вопросами столько раз, что устал от размышлений. Я не хочу отвечать на них даже самому себе.
Тридцать пять километров, отделяющих Ивало от Саарисельки, мы проскакиваем минут за двадцать. Саариселька – одна из самых раскрученных курортных зон Лапландии. Мурманчанам она кажется близкой и родной, вдоль и поперек истоптанной и окончательно освоенной местными туристическими фирмами. Вообще же это центр зимнего отдыха мирового масштаба. О разбросанных по склонам нескольких невысоких сопок вблизи Ивало отелях и коттеджах, вместе именуемых Саариселькой, знают в Италии и Германии, Франции и Испании, США и Японии. Оттуда приезжают люди посмотреть на зиму, покататься на сноубордах с гор или походить на лыжах по укатанным равнинным трассам.
В Саарисельке на каждом шагу вас поджидают туристические искушения, опустошающие ваш кошелек, но добавляющие вам здоровья и, что не менее привлекательно, захватывающих впечатлений, которыми вы потом сможете поделиться с коллегами по работе и родственниками, оставленными дома. Даже мурманчан, чье впечатление во многом притуплено схожими природными условиями родного Кольского Заполярья, поражают развлекательные изыски финских мастеров хорошего настроения. Как же тогда можно себе представить, какими красками написать и в каких словах выразить тот восторг, что испытывают неаполитанцы или парижане от, скажем, прогулки на снегоходах по искрящемуся бескрайнему снежному простору?
Они едут по морозцу, одетые в специальные костюмы, выдерживающие самые скверные козни господина Климата, под бездонным темно-голубым небом. Такой насыщенный цвет бывает у неба только здесь, за полярным кругом. На небе само по себе, как бы отдельно от остальной природы, ничуть не разгоняя его сочную синеву своим светом, как какая-то незнакомая звезда из захватывающего фантастического фильма, сияет Солнце. Снежный наст искрится под лыжами снегоходов, как платье королевы, расшитое бриллиантами, которые в трудную для королевства годину заменяют стеклянными бусинами. Деревья, прогнувшиеся под тяжестью снега, похожи на белые вычурные кораллы.
А впереди, через пару десятков километров, их ждет привал. Прямо на снегу, среди бескрайней равнины, где кажется, что видно, как закругляется на горизонте Земля, на костре им поджарят куски парной оленины и нальют какао. А если еще плеснуть в жестяную, шершавую на морозе кружку капельку кристальной водки, а потом выпить ее одним залпом и зажевать обжигающим куском пахнущей дымом костра оленины, жизнь вообще покажется раем. И захочется ехать и ехать на вашем снежном коне все дальше, к следующему привалу, где путешественников ждет обед в настоящем саамском чуме: наваристый суп из все той же оленины и жареные на прутиках саамские колбаски.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
