Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
Валентин Валентинович требовал от людей уважения, которое он испытывал сам к себе, высоко ценил свою репутацию; она нужна ему не только в будущем, но и в настоящем: охраняет, внушает уверенность и спокойствие. Он никого не боится, но всегда начеку, собран, мобилизован – чужая неприязнь не бывает случайной, надо знать, что за ней скрывается, – удар, даже самый слабый, может иметь губительные последствия.
Миша Поляков смотрит волчонком! Почему? Усек с вагоном? Сомнительно. Шокирует модный костюм. Ведь они ходят в косоворотках и кожаных куртках. Ну, уж такое он на себя не напялит, такая мимикрия ни к чему. И вообще, к черту этого мальчишку, молокосос, не стоит о нем думать…
Однако этот мальчишка испортил ему настроение. Что то непримиримое во взгляде, такого не купишь, на промышленного магната он работать не будет. Навроцкий знал, как разговаривать с фининспектором, даже со следователем. Миша представлял не власть, а идею, мораль, нравственность, а к этому у Валентина Валентиновича ключа не было.
В плохом настроении Навроцкий никогда не признавался, у него нет права на плохое настроение. Свое нынешнее настроение он называл не плохим, а лирическим.
Он так и сказал Юре, когда они встретились у ресторана «Эрмитаж»:
– У меня, мой друг, сегодня лирическое настроение. Мы не пойдем в этот вертеп. Мы честные труженики, и я не желаю сидеть рядом с гориллами и мандрилами. Мы пойдем к артистам. Ты собираешься стать Рудольфе Валентине, я в душе поэт.
Так они очутились у маленького кафе «Эклер» – название несколько странное для места, где собирались артисты и поэты.
Перед слабо освещенным входом Валентин Валентинович задержался.
– «Эклер»! Много сладкого, жирного крема. Ты любишь крем? Или предпочитаешь что нибудь другое? Мороженое, например? Или что нибудь покрепче?! Неудачное название. Но здесь ты убедишься, что содержание не всегда соответствует форме.
По крутой каменной лестнице они спустились в низкое, тесное, прокуренное помещение со сводчатыми потолками. За маленькими столиками чудом умещались кучи людей. На возвышении, заменявшем эстраду, молодой человек небрежно и виртуозно перебирал клавиши пианино.
Пробираясь между тесно стоящими столиками, Юра поздоровался с Эллен и Игорем Буш, сидевшими в шумной молодой компании.
– Кто это? – спросил Валентин Валентинович, когда они наконец втиснулись между стеной и чьими то спинами и уселись за столик, добытый Навроцким с великим трудом.
– Знаменитая цирковая пара – Эллен Буш и ее брат Игорь.
– Откуда ты ее знаешь?
– Знаком, – загадочно ответил Юра, но не удержался и добавил: – В нее втрескался Мишка Поляков.
Валентин Валентинович поднял брови:
– Смазливый мальчишка, но для такой королевы?! – Он нахмурился. – Мне не нравится твой Миша Поляков.
– Мой?! Я его сам терпеть не могу. А вы его хвалили, он вам очень понравился.
Не обращая внимания на упрек, Валентин Валентинович продолжал:
– У него слишком тяжелый взгляд. Даже странно в таком юном возрасте. Я не люблю, когда на меня так смотрят.
На эстраде небритый поэт в рваных сандалиях на босу ногу, завывая, читал стихи о том, как замечательно быть дикарем, ходить по Африке нагишом с одной только бамбуковой палкой… «И бей по голове бамбуковой палкой…» – это при встрече с врагом. «Ее тихонько оглушь и делай с нею все, что хочешь…» – при встрече с женщиной.
– Да, мой друг, – сказал Валентин Валентинович, – мы честные труженики и, как кто то сказал, должны стоять над схваткой.
– Это сказал Ромен Роллан.
– Молодец Ромен Роллан! Хорошо сказал! Однако…
Он задумался, помешал ложечкой в чашке и с горечью заключил:
– Однако некоторые, как будто неглупые интеллигентные люди все еще в плену сословных предрассудков. Революция их ничему не научила. Я не все принимаю в нашей действительности. Больше того, я расхожусь с ней в ряде вопросов. Но, мой друг, согласись, что сословные предрассудки – это мещанство.
– О ком вы говорите?
– Понимаешь, для некоторых слово «агент заготовитель» звучит несолидно, слишком плебейски… Какой то там агентик…
– Кто может так мыслить в наше время!
– В общем, банальная история – я влюбился, – признался Валентин Валентинович.
– Без взаимности?
– Допускаю.
– Этого не может быть. Что вас смущает?
– Ну, хотя бы разница в возрасте. Мне двадцать пять, ей семнадцать.
– Мой папа старше мамы на двенадцать лет.
– Еще одно: ей надо учиться.
– Пусть учится, чему это мешает?
– Слушай, а ты о ком? – спросил Валентин Валентинович.
– О той, в которую вы влюблены.
– Кто она?
Юра с недоумением посмотрел на Валентина Валентиновича:
– Я думал, это Люда…
– Ты угадал. А как ты угадал?
– Это совсем не трудно угадать. В нее многие влюблены.
– А она?
– Ни в кого.
– А ты в нее не влюблен?
– Был, – признался Юра, – но потом надоело: снежная королева с принципами. Хорошая вообще девчонка и хорошенькая, а вот какая то очень одинокая.
– Да? При таких родителях?
– Возможно, в родителях как раз все дело, – ответил Юра. – Они несовременны.
– В каком смысле?
– Папаша знает три языка, мамаша – два.
– Ты прав, мой друг, это чересчур.
– И при всем том, – продолжал Юра, – поразительная детскость, инфантильность. До сих пор устраивают елку, вы подумайте! И веселятся, как дети. Папаша стоит на табурете, украшает, мамаша тайком готовит подарки, утром их находят под елкой, все в диком восторге – их, видите ли, подложил Дед Мороз… Вот в такие игры они до сих пор играют, и не только на рождество, а при любом случае…
Валентин Валентинович медленно потягивал кофе, помешивая его ложечкой, задумчиво посматривал в зал. Взгляд его задержался на Эллен Буш.
– Красавица окружена циркачами, я их узнаю по физиономиям.
– Да, вероятно.
– Один к ней очень внимателен.
– Это ее брат.
– Нет, ведь брат тот, блондин, ты с ним поздоровался.
– Да.
– А я имею в виду шатена, видишь, такой крепкий парень. Впрочем, все они крепкие ребята. Боюсь, что шансы нашего Миши очень малы.
– Шансы… – Юра презрительно скривил губы. – Аскет, как все они… «Любовь возможна только на общей идейной основе». Какая же может быть общая идейная основа с циркачкой? Она даже не комсомолка.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
