Каждую неделю со мной беседовала старшая сестра отделения. Это была уже немолодая, умная дама широких взглядов, очень знающая и опытная. У меня она вызывала симпатию и доверие, и хотя она тоже порой казалась, на мой вкус, слишком слащавой, на нее можно было положиться. С тех пор я перевидала много других отделений, где не хватало доброты, зато имелись жесткие бетонные полы, лошадиные дозы требовательности, раздражительность, ограничения и принуждение. Избыток заботливости тоже мешал иногда дышать, но в этом не было зла. Я знала, что он опасен, так как легко мог отучить от упорства, но я все же не хотела отвечать на него протестом. Мне уже довелось испытать, каково это — изголодаться по заботливому вниманию. Не мне было бы жаловаться на то, что меня хотят утопить в масле и сливках. По крайней мере, я терпела до последней возможности. Пока наконец мое терпение не лопнуло.
Дело было во время нашей еженедельной беседы. Сестра попросила разрешения проводить беседу в присутствии студентки, проходившей обучение на медсестру, я охотно согласилась. Девушка проходила на нашем отделении практику, мне она была симпатична. И я ничего не имела против ее присутствия при нашем разговоре. Она не участвовала в беседе, а сидела в сторонке и молча наблюдала за происходящим. Она не произносила ни слова, и я даже забыла про ее присутствие. Мы говорили о моих увольнительных. О том что скоро, через несколько месяцев, мне предстоит вернуться домой, и о том, как важно для меня построить сесть социальных связей. Как мы будем это делать. Мы говорили о волонтерских организациях, о месте практикантки, которое я получила, и о том, что скоро я приступлю к занятиям в университете. «Там у тебя обязательно появятся контакты с другими студентами, — сказала старшая сестра. — В университете студенты объединяются по группам для кол… колв…». Споткнувшись на этом слове, она быстро обернулась к начинающей медсестре:
— Как это называется?
Но студентка только улыбнулась и помотала головой, что она, мол, не знает, и старшая сестра снова повернулась ко мне и продолжала:
— Ладно! Неважно, как они там называются. Главное, что там есть группы.
— Группы для коллоквиумов, — подсказала я.
— Да, верно, — согласилась она.
Мы продолжили беседу. О том, хорошо ли мне живется на отделении, о наших занятиях и о том, не мешает ли мне шум из соседней комнаты? Она была внимательна, приветлива и надежна, и я с чистой совестью подтвердила, что живется мне очень хорошо. Мы обсудили много разных тем, и в конце беседы она снова спросила меня, как я себя чувствую. Я снова подтвердила, что чувствую себя здесь хорошо, но добавила, что раз уж она решила меня спросить, то я должна сказать, что временами мне бывает немного обидно, когда я чувствую, что в глазах окружающих я стою ниже, чем представители лечащего персонала.
Здесь все дружелюбны, но мне мешает, что меня принимают не вполне всерьез, в отношении к себе я ощущаю избыточную сострадательность и некоторый недостаток настоящего уважения. Старшая сестра и к этому отнеслась с обычным пониманием и сказала, что вполне представляет себе, что иногда мне может так показаться. Но дело тут в моей низкой самооценке, а вовсе не в отношении окружающих. Она, дескать, принимает меня совершенно всерьез и относится с искренним уважением. О'кей! Так почему же тогда, запамятовав слово «коллоквиум», она обратилась за подсказкой к практикантке? Ведь та ни разу ни слова не сказала во время всего нашего разговора. Если она меня так искренне уважает, то почему она не обратилась сначала ко мне, хотя я каждую неделю хожу на работу в Блиндерн, а осенью начну учиться в университете, а потому перечитала все брошюры, посвященные студенческим занятиям, какие только можно было раздобыть? Сестра примолкла, затем снова повернулась к своей практикантке:
— Ведь это верно? Я действительно так поступила? — сказала она. — Я спросила тебя, а не ее.
Студентка кивнула.
Снова наступило молчание. И тогда она признала, что я действительно права. Она желала обращаться со мной и с другими с полным уважением, но теперь видит, что иногда невольно допускала ошибки. И спросила меня, не соглашусь ли я на следующем семинаре для персонала, выступить по этому вопросу, потому что она, наверняка, не единственная, кто делает такие ошибки.
В тот раз мое сообщение вряд ли было очень удачным, но, мне кажется, это была самая важная из всех лекций, которые мне доводилось читать. Потому что я выбралась из горшка с кашей, вернула себе какое-то самоуважение и добилась серьезного к себе отношения, и меня не оттолкнули. Мне позволили прочитать доклад, но после него по-прежнему не отказывали мне в поддержке и утешении, когда мне это требовалось. Мне дали возможность показать свои способности, не требуя, чтобы я постоянно их доказывала снова и снова. Я ничего не потеряла, но зато многое приобрела. Особенно меня порадовало то, что на лекцию не только пришла большая часть персонала, но одна из сестер, которая мне нравилась больше всех, задавала мне критические вопросы и поспорила со мной по некоторым пунктам. Она действительно поняла, о чем я говорила. Она была приветлива, вежлива и доброжелательна, но приняла меня всерьез и выразила свое несогласие, вместо того чтобы благодушно и снисходительно соглашаться со всем, что говорит больная. Она была искренна. И оттого это было так приятно.
Мы полны таких добрых намерений, а получается порой совсем не так, как мы хотели. Нам кажется, что мы делаем все правильно, а потом оказывается, что мы делали не то. Не потому, что мы так хотели, а потому что не подумали хорошенько. Когда я езжу с докладами, мне часто задают вопрос, какое отношение я встречаю со стороны людей, работающих в системе охраны психического здоровья. Часто ли я сталкиваюсь с навешиванием ярлыков, с предубежденностью, с недоброжелательностью. На этот вопрос довольно трудно ответить. Потому что могу, не лукавя, сказать, что встречаю очень много доброжелательности. В целом люди настроены позитивно, они хотят понять меня, хотят быть справедливыми. Большинство людей стремятся быть доброжелательными, помогать окружающим. Но только это не всегда у нас получается. Поэтому мне время от времени приходится сталкиваться с тем, что я бы назвала истинными предрассудками и предубеждениями, то есть когда люди приходят с заранее готовым суждением, когда судят, не подумав и не разобравшись в фактической стороне дела. У меня были такие примеры, когда речь шла о моей ситуации. Иногда я сталкиваюсь с предубежденным мнением, что я не могу быть здоровым человеком. Меня часто представляют аудитории как «пациентку и психолога». Мне приходилось встречать людей, которые «знают», что в свое время мне был поставлен ошибочный диагноз. А вот я этого не знаю. Исходя из того, что мне известно о диагнозах и о моем собственном тогдашнем функциональном состоянии, я, судя по тому, какой я себя помню и что написано на эту тему в журналах, все-таки думаю, что он был, скорее, правильным. В то же время я знаю, что психиатрические диагнозы часто ставятся под вопросом и что поставить их с полной уверенностью порой бывает очень трудно, тем более, задним числом. Поэтому мне бывает очень странно слышать, когда посторонние люди, никогда не встречавшие меня раньше, высказывают свое суждение с такой уверенностью. Это похоже на предубеждение. Однако это еще достаточно простой случай: люди непосредственно высказывают свое мнение, и тебе нетрудно понять сказанное и разобраться в происходящем. Хуже и важнее незримое навешивание определенного ярлыка, когда на тебе ставится клеймо. И с этим мне самой довольно часто приходилось сталкиваться. Наружно все выглядит замечательно, ты представляешь потребителей, все относятся к тебе дружелюбно, тебя окружают уважением, но затем оказывается, что все это была только игра, серьезное отношение к тебе отсутствует, уважение сдувается, как проколотый воздушный шарик, и все было как бы понарошку.
