Наконец он произнес.
— Итак, ты говорила, что нуждаешься в одиночестве и уединении.
— Да, и я их получила… Это помогло мне. Правда, Хейл.
Он посмотрел на нее, всю в лунном свете.
— Я вижу это, Тина. Ты снова ожила.
В этот момент тишину нарушил продолжительный вой, несшийся откуда-то сверху и эхом отдающийся в горах. Казалось, он раздавался отовсюду, похожий на стон какого-то бестелесного духа. Горнист поднял морду и стал ему мелодично подвывать.
Хейл вздрогнул от неожиданности.
— Боже мой, что это?!
— Просто волки начинают свои вечерние серенады, — ответила Кристина.
Кто-то еще подхватил перекличку на другой ноте, и три собаки, одна домашняя и две диких, продолжали свой хор в полной гармонии.
— Какие-то серенады, — пробубнил Хейл, когда Кристина открыла дверь и чиркнула спичкой, чтобы зажечь керосиновую лампу на обеденном столе.
Когда были зажжены и другие лампы, Хейл с любопытством осмотрелся. Она немного насторожилась, когда он произнес:
— Примитивная жизнь поселенца.
Но она ничего не сказала, потому что тем, кто, как Хейл, привык к прелестям роскоши, ее Стоун Хаус, наверное, казался серым и неприспособленным для жилья.
Но вот был разогрет бефстроганов, готов салат, и они сидели в гостиной со стаканами «Бургундского», Хейл осмотрелся вокруг и улыбнулся, увидев кувшин для молока.
— Удивительно, как здорово он здесь смотрится. Знаешь, здесь у тебя какая-то особенная, расслабляющая атмосфера. Хотя, ты всегда умела создать уют.
— Я здесь почти ничего не изменила. Сама удивляюсь, что такой старый и сварливый холостяк, как мой дядя, мог создать что-то привлекательное и вполне удобное.
— Он сам построил все это?
— Я так понимаю, что да. А всю мебель он в основном нашел на свалке.
Хейл медленно кивнул головой.
— У него был хороший вкус. Удивительно, почему люди выбрасывают такие вещи, как эти.
Он провел рукой по изящной спинке стула, сделанного из вишневого дерева.
— Похоже, он выглядел по-другому, когда дядя Сперджен нашел его.
— Преступление, совершенное с ведром краски, — усмехнулся Хейл.
Они отпили вина. Хейл поднес свой стакан к лампе, чтобы рассмотреть цвет. Кристина про себя улыбнулась. Как нелепо он смотрелся здесь в своем английском пиджаке и слаксах, итальянских туфлях, с голливудской прической и тщательно отполированными ногтями.
— Ладно, Хейл. Теперь-то ты мне расскажешь, зачем приехал сюда?
Он удивленно посмотрел на нее, как будто его мысли затерялись где-то очень далеко.
— Но я уже ответил. Я приехал увидеть тебя.
— Да, конечно.
— Это основное, хотя, не буду отрицать, были и другие причины.
Он улыбнулся ей дружески, как хороший знакомый.
— Я почувствовал, что мне необходимо немного отдохнуть. Последнее время я издергался, хотел провести несколько дней в Лас-Вегасе. Но потом подумал, почему бы вместо самолета мне не отправиться на автомобиле, найти маленькую Тину, потерянную в этой глухомани, и уговорить ее отправиться со мной? Что я и сделал.
Он встал, уверенно подошел к ней и взял за руки.
— Что ты об этом думаешь, Тина? Может быть, отдых от этого укрепляющего воздуха и здорового образа жизни пойдет тебе на пользу? Какие-нибудь шоу, веселые развлечения, немного роскоши — шампанское по утрам?..
Кристина приподняла брови.
— На двоих?
Хейл голодным взглядом пробежался по ее телу.
— Ты же знаешь, я всегда хотел разделить завтрак и все, что ему предшествует, с тобой. Но ты была такой маленькой безразличной Пенелопой. — Он помолчал. — Я не думаю, что ты бы хотела на всю жизнь сохранить верность Дэвиду. Вокруг тебя, Тина, все живет, и я бы мог помочь сделать все это волнующим, очаровательным и… пробуждающим.
Последнему слову он придал интонацией особое значение. Хейл прижал ее руку к своим губам, не сводя с Кристины просящих, умоляющих глаз.
На какой-то момент она с приятным чувством вспомнила праздники у Хейла дома, элегантных гостей с утонченными манерами и дорогими украшениями, прекрасно сервированные столы, всю ту чудную атмосферу, его вращение в театральных кругах, кругах художников. Потом она подумала о длинном списке его женщин, которые одна за другой сменяли друг друга.
— Волнение, очарование и пробуждение на несколько дней в Лас-Вегасе, — немного резковато переспросила она.
Хейл отпустил ее руку, но все еще нежно смотрел на Кристину.
— Мы только попробуем, Тина, а все остальное зависит только от тебя. Ведь ничего хорошего не получится, если ты этого не захочешь так же, как и я. Но не взирая ни на что, приглашение остается в силе. Двое друзей вполне могут вместе поехать отдохнуть в Лас-Вегас и, возможно, стать еще большими друзьями. Теперь твоя очередь, Тина.
То, как он ее называл, вновь приближало прошлое. Правда, что он всегда хотел ее, правда, что и ее тянуло к нему, хотя и не так уж сильно. Неужели Хейл дожил до того времени, когда его уже не привлекает возможность каждый день менять подружек? С каких это пор дружеские отношения и просто проведенные вместе дни для него стали так же важны, как и секс?
Она посмотрела на его холеную внешность, его бесспорное очарование и засомневалась в своих предположениях, как засомневалась и в том, что он ей сказал. Кристина посмотрела на часы.
— Я лучше накрою на стол и закончу с салатом. Она встала, и Горнист, лежавший у ее ног, проводил Кристину на кухню.
Ужин удался. Роскошный бефстроганов, светлое «Бургундское» и легкая застольная беседа. Хейл болтал о новом чарующем сопрано в Павильоне музыкального театра Лос-Анджелеса, о выставке Дегасов в Музее искусств, открытии новой галереи около его магазина, о блестящем выступлении Бергмана в театре Амундсона, обеде у Часенов, вечеринке у Мэг и Говера.
Кристина понимала, к чему он клонит, хотя его рассказы были очень увлекательными, и он не говорил ни о чем конкретном. Она не могла отрицать, что панорама, которую он развернул перед ней, была весьма соблазнительной. Хейл дразнил тем, что заставляло забывать ужасы, преступления и грязь в метрополитене. Его рассказы отметали все это, как неприятные мелочи.
Неужели пора было возвращаться к прежнему образу жизни? И возвращаться к Хейлу? Прошлых отношений не вернуть, и обычная дружба сейчас между ними уже невозможна. Но вправе ли она посвятить себя кому-то другому.
Смерть Дэвида, ее печаль и болезнь убили в ней все желания и чувства. Ей с трудом верилось, что ее истощенная плоть когда-нибудь даст о себе знать, настолько глубоко все это было похоронено. И давно не знавшая радость любви постель не вызывала у нее никаких мыслей о сексе.
