— Для столь прелестной девушки вы слишком упрямы, — сказал он, усмехнувшись. — Однако я никогда не пасовал перед трудностями. Держу пари, что не пройдет и двух недель, как вы извинитесь передо мной. — Он взял ее руку и поднес ее нежные пальчики к своим губам. — И если вы, миледи, проявите ко мне особую благосклонность, то я с огромным удовольствием прощу вас.
Глава четвертая
Не успел Кинрат, поклонившись, удалиться, как перед Франсин возник маркиз Личестер.
— Нам нужно поговорить, — сказал он, сурово сдвинув брови.
Не дожидаясь разрешения, маркиз едва заметно кивнул головой, что, видимо означало поклон, и, схватив ее за руку, буквально потащил на танцевальную площадку. Его смуглое лицо пылало от злости. Увидев, как сурово он нахмурился, Франсин поняла, что спектакль, который она с таким усердием готовила для вечернего праздника, ему совершенно не понравился.
Личестер крепко сжал ее руку, и женщина почувствовала, насколько он в ярости. По опыту она знала, что, когда Эллиот злится, не стоит подливать масла в огонь, поэтому не решилась отказать ему и пошла танцевать. Франсин понимала, что ее-то он не тронет, но запросто может наброситься с кулаками на кого-нибудь другого, и она будет в этом виновата.
Леди Уолсингхем невольно сравнивала склонность Эллиота Броума задираться и скандалить с обходительно-вежливым поведением графа Кинрата, чья ослепительная улыбка и изумрудно-зеленые глаза излучали беззаботный шарм жестянщика, который продает свою посуду влюбленной в него кухарке.
Когда Франсин шла рядом с Личестером, чтобы занять место среди танцующих пар, она мельком взглянула на высокого, черноволосого маркиза. Сердитый взгляд, грубые черты его словно неудачно обтесанного лица усугублялись густой черной бородой и усами.
— О чем именно ты хочешь поговорить? — спросила она, приветливо улыбнувшись и начав медленно и величественно двигаться в паване[6]. — Надеюсь, ты не обиделся на этот глупый фарс, который показали сегодня?
Личестер бросил на нее вопросительный взгляд, и она поняла, что вовсе не забавные ужимки королевского шута так сильно разозлили его.
— Мне следовало бы выпустить кишки этому Чарльзу Берби и скормить их собакам, — ответил он. — А потом сбросить с башни этого маленького слезливого карлика, чтобы научить его хорошим манерам.
Несмотря на ядовитые слова, говорил он скорее рассеянно и задумчиво, чем злобно. Судя по всему, эти двое слуг не так уж и сильно его раздражали.
Перед ними возникла леди Пемброк, которая весело болтала с одним из младших родственников Кинрата. Этот долговязый рыжий парень, облаченный в красно-черный плед Мак-Ратов, наклонив голову и улыбаясь во весь рот, слушал словоохотливую брюнетку. Он, казалось, совершенно потерял дар речи от счастья, что может просто смотреть на нее полными восхищения глазами.
Личестер был очень элегантен в своем черном бархатном камзоле с разрезами на рукавах, в которых виднелись вставки из золотистого атласа, бриджах и плотно облегающих длинные ноги лосинах. Выше шести футов роста, крепкого телосложения, он был сильным и выносливым, как боевой конь. Эти впечатляющие физические данные использовались им для того, чтобы запугивать и принуждать к повиновению всех — и мужчин, и женщин, — кто имел смелость перечить ему. Теперь, когда Франсин по собственной глупости навлекла его гнев на двух несчастных мужчин, ей нужно было перенаправить его куда-нибудь в другую сторону.
— Главный королевский комедиант является одним из тех слуг, которые пользуются большим доверием короля Генриха, — напомнила она Личестеру. — А Реджинальд — его любимый шут. Если его величеству понравилось сегодняшнее представление, то, я думаю, с твоей стороны будет весьма неблагоразумно жаловаться слишком громко. Кроме того, Эллиот, — продолжила она мягким, льстивым голосом, — никто не принимает всерьез такое откровенное шутовство. Люди посмеются и забудут об этом еще до окончания вечера. Никто ничего даже не вспомнит, если ты не поднимешь шум или не устроишь скандал.
— Я этого не забуду, — прошипел Личестер, стиснув зубы. — Как только мне представится удобный случай, оба поплатятся за это.
В этот момент они выполняли плавный переход в танце, и, двигаясь боком, Эллиот споткнулся, едва не наступив на подол ее платья. Выругавшись про себя, он быстро выпрямился. И в лучшие времена маркиз был неуклюжим танцором. А сейчас, пребывая в крайне возбужденном состоянии, он стал совершенно неповоротливым, и досада и злость, что его выставили на посмешище, вспыхнули в нем с новой силой.
— Не стоит винить Чарльза Берби или Реджинальда, — продолжала убеждать его Франсин. — Они просто выполняли указания автора. Прибереги свой гнев для того, кто написал эту идиотскую комедию.
Услышав ее слова, Личестер вообще перестал делать вид, что танцует. Он увел Франсин с танцевальной площадки и потянул ее в альков в дальнем конце зала. Он все крепче и крепче сжимал ее руку, пока не понял, что может переломать женщине пальцы.
Эллиот был зол, на его виске вздулась темно-фиолетовая вена.
— Если я когда-нибудь найду этого мерзкого ублюдка, то удавлю его голыми руками.
Франсин безуспешно пыталась высвободить свою руку, которую он сжимал.
— В самом деле, Эллиот! — раздраженно воскликнула она. — Гебе следует научиться держать себя в руках. Это же просто неприлично! Настоящий джентльмен не может так себя вести.
Ее критика подействовала отрезвляюще, и мужчина моментально успокоился. Отпустив руку графини, он обнял ее за плечи и притянул к себе. Когда он наклонил голову, его прямые черные волосы упали на лоб, закрыв брови.
— Ты сможешь научить меня, как сдерживать свой гнев, Фрэнси, — произнес он хриплым голосом. — Я сделаю все, о чем ты меня попросишь, если ты…
— Я прошу тебя оставить в покое Чарльза Берби и шута Реджинальда, — перебила она его, пока он не зашел слишком далеко в своих высказываниях.
— Я так и сделаю, моя дорогая, поскольку ты меня об этом попросила, — зло сверкнув своими черными глазами, сказал он, чеканя каждое слово. — А теперь послушай меня. Ты больше не будешь общаться с этим чертовым шотландским пиратом. Он не достоин даже прикасаться к подолу твоего платья своими кровавыми ручищами мясника-убийцы.
Она удивленно уставилась на Личестера, не понимая, о ком он говорит.
— Какой шотландец? При чем здесь этот человек?
— Черт побери, Фрэнси, я видел, как ты танцевала с ним. Как ты смеялась с ним. Со мной ты так никогда не смеялась. Даже когда мы были детьми. Ведь тебе, как никому другому, должно быть известно, на что способен этот подлый народец. Неужели ты забыла о том, как эти мерзкие воры перешли границу и угнали наш скот и сожгли наши поля? Неужели ты забыла о том, что случилось в Чевиот-Хилсе?
