— Вы с Элинор были просто чудесной парой! Я глаз не могла отвести от вас обоих. Скажите, лорд Равенворт, как вам удается делать такие ровные шаги?
Законодатель Мод с усилием растянул в улыбке свои застывшие губы, поклонился и тут же отошел, не ответив на вопрос леди Вудкотт.
Как только его фигура скрылась за спинами гостей, леди Вудкотт, уверенная в том, что причиной холодности виконта является ее драгоценная племянница, схватила Элли за рукав и злобно зашептала:
— Ну, что ты натворила на этот раз? Назвала его Павлином? Или еще чем-нибудь похлеще? Все, Элинор Дирборн! Мое терпение лопнуло! Я больше не желаю с тобой разговаривать!
Элли молча откинулась на спинку стула. Ей трудно было сказать, кто раздражал ее в эту минуту больше — тетушка или виконт. И еще ее мучила мысль о том, что, если дело и дальше пойдет так же, ей никогда не удастся заполучить табакерку Равенворта.
Элли принялась тщательно разглаживать складки на своем платье, и шорох желтого атласа несколько успокоил ее. Продолжая размышлять о пари, заключенном с Джорджем, она рассеянно осматривала пары, танцующие в ярком свете свечей, и молчала. Это молчание начало выводить из себя леди Вудкотт. Она завозилась на своем стуле, несколько раз нетерпеливо притопнула ногой и наконец воскликнула:
— Ради всего святого, Элли, ну что ты меня томишь? Рассказывай! Слышишь? Я хочу знать все! Что он тебе сказал? Что ты сказала ему?
Элли собралась было ответить тетушке, но в эту самую минуту заметила лорда Крессинга, который медленно приближался к ним. Внезапно ее охватило озорное возбуждение. Она немного подождала и, когда барон приблизился настолько, чтобы слышать их разговор, обернулась к леди Вудкотт. Зная, что сейчас спровоцирует свою тетушку, Элли заговорила, отчетливо произнося каждое слово:
— Но вы же сами сказали, что не желаете впредь говорить со мною! Я хотела поберечь ваши чувства…
На щеках леди Вудкотт появились крупные красные пятна.
— С раннего детства, — начала она, — ты была ужасным созданием. Испорченная, невоспитанная девчонка…
В этот момент она услышала совсем рядом деликатное покашливание, обернулась и увидела устремленные на нее черные удивленные мужские глаза. Оборвав себя на полуслове, прижав платок к груди, леди Вудкотт безо всякого перехода воскликнула:
— Ах, лорд Крессинг! Как приятно! Надеюсь, вы в добром здравии?
Лорд Крессинг поклонился леди Вудкотт, взял ее пухлую руку и слегка развязным жестом прижал к губам.
— Я хотел бы заступиться за мисс Дирборн. У вас очаровательная племянница. Вы можете гордиться ею!
Лицо леди Вудкотт побагровело, но она все-таки сумела ответить, судорожно глотнув воздух:
— О! Благодарю вас…
Исчерпав запас своего красноречия, она принялась внимательно изучать пальцы, которые только что поцеловал лорд Крессинг, и оживилась, лишь когда услышала, как тот приглашает Элли на танец.
— Ах, как вы любезны! — воскликнула она, широко взмахнув руками. — Конечно, потанцуйте с нею!
Отвращение, которое испытывала к барону Элли, боролось в ее душе с чувством долга: мысль о табакерке не давала ей покоя. Наконец она вздохнула и протянула лорду Крессингу свою руку. Барон был как минимум вдвое старше Элли, и, очевидно, именно это обстоятельство заставляло леди Вудкотт испытывать нервное возбуждение всякий раз, когда его сиятельство оказывался рядом с нею.
Они встали среди пар, приготовившихся танцевать кадриль. Элли улыбнулась, окинула взглядом зал и с надеждой подумала, что в такой толкучке барону не удастся завязать с нею флирт.
Ей очень не нравился лорд Крессинг. Да, он был интересным, отчасти даже загадочным мужчиной, принятым в лучших домах Лондона, но… Но за два коротких месяца, проведенных здесь, Элли успела наслушаться о любовных похождениях барона. Его имя связывали с именами по меньшей мере пяти замужних респектабельных леди, чаще всего — с именем привлекательной, недавно овдовевшей миссис Мерривил. Даже у Равенворта при всей его распущенности не было такой скандальной славы.
Впрочем, Элли должна была признать, что за все это время Крессинг ни разу не попытался ухаживать за ней — бог знает почему. Их общение сводилось к пустой болтовне, лишь изредка барон позволял себе рассказать какой-нибудь вполне приличный анекдот. Элли надеялась, что лорд Крессинг достаточно умудрен, чтобы рассмотреть за ее веселым нравом скрытую, но неприступную добродетель.
Однако сегодня во время кадрили лорд Крессинг как-то уж слишком щедро осыпал Элли комплиментами. Ей вовсе не хотелось принимать предложение барона пройти в соседний зал, чтобы немного подкрепиться, но мысль о табакерке ни на секунду не покидала ее. Они направились к столам, на которых стояли в серебряных ведерках запотевшие бутылки шампанского, и Элли была вознаграждена: она увидела, как лорд Крессинг вынимает на ходу из своего кармана золотую, украшенную эмалью табакерку. Он с гордостью посмотрел на нее, а затем протянул Элли.
— Взгляните, здесь два отделения, — сказал он, открывая крышечку. — Любопытно, верно?
От близости удачи Элли зажмурилась и почувствовала, как по спине побежал холодок. Она взяла табакерку слегка дрожащими пальцами, открыла оба отделения, и над ними поднялись крошечные облачка табачной пыли.
— Отец подарил ее мне, когда я поступил в Оксфорд, — сказал Крессинг, доверительно понизив голос.
Элли заглянула ему в лицо и ощутила неожиданную слабость. Как попросить у мужчины такое сокровище — пусть даже и на время?
— Я полагаю… эта вещь очень дорога вам?
— Да, — просто ответил барон. — Мой отец так много сделал для меня. Когда он умер — несколько лет тому назад, — я поклялся, что никогда не расстанусь с его подарком и буду всегда носить эту табакерку при себе.
Глаза барона увлажнились, а у Элли перехватило дыхание. Она никак не ожидала встретить такие чувства в таком человеке. Но нужно что-то предпринимать, если она не хочет проиграть пари. Элли протянула табакерку лорду Крессингу и словно невзначай спросила:
— У вас, очевидно, много табакерок?
«Ну пусть он скажет „да“! Господи, пусть скажет „да“! Ведь Джордж не уточнял, какую именно табакерку я должна раздобыть у каждого из троих джентльменов!» — подумала Элли.
Но лорд Крессинг смерил ее каким-то отсутствующим взглядом и равнодушно ответил:
— Нет. Эта единственная.
Сердце Элли похолодело, но отступать было нельзя.
— Я понимаю, что вы вряд ли согласитесь, милорд, — неуверенно, запинаясь начала она, — но дело в том, что… я хотела сказать, что…
Ей самой было стыдно за себя, но она продолжала Мямлить, покуда лорд Крессинг не перебил ее, воскликнув:
— Святые небеса! А который теперь час?
Он бережно опустил табакерку в карман своего сюртука и посмотрел на часы — прекрасные часы из севрского фарфора, — стоящие на столике рядом с камином. Большая стрелка едва перевалила за одиннадцать.
