— Это невозможно, — твердо ответил граф.
— А вы попробуйте, — не отступал от своего Блосфельд. — Попросите господина Кекина, чтобы он внушил графине в болезненном ее состоянии, скажем, одарить его чем-нибудь в часы ее бодрствования. И посмотрите, что из этого выйдет.
— И что?
— Ничего, просто попробуйте.
— И не подумаю, — возразил ему Волоцкий, хмурясь. — А вам не пристало давать мне советы… касательно моей дочери.
— Простите, ваше сиятельство, я только хотел…
— Вы свободны.
Блосфельд поднялся и с поклоном вышел из кабинета. Несмотря на то что его предприятие, казалось, не имело успеха, губы его растягивала улыбка. Графа он знал давно, едва ли не с самого своего рождения, и прекрасно видел, что смерть жены и болезнь дочери наложили на его характер весьма заметный для домашних отпечаток: вместо волевого и сильного некогда человека Платон Васильевич все более и более превращался в человека внушаемого и слабого. Поэтому Эмилий Федорович и улыбался, нимало не сомневаясь, что после некоторого раздумья, граф сделает все именно так, как советовал он, Блосфельд.
Секретарь не ошибся. На следующее утро, когда Нафанаил Филиппович, одевшись, ожидал приглашения от графини, вместо ее камер-лакея или Анфиски в дверь его комнаты постучал граф. Несколько напряженно улыбаясь, чего не заметил отставной поручик, снедаемый нетерпением быстрее увидеться с Натали, Волоцкий предложил Кекину следующее:
— Нафанаил Филлипович, я вот что подумал. Попробуйте, ради налаживания добрых отношений с Наташей, чтобы она позвала вас в часы своего бодрствования и подарила вам, скажем, одну из лучших своих роз.
— Как это? — удивился Кекин. — Вам же известна ее крайняя неприязнь ко мне в эти часы?
— Вы попросите, нет, потребуете сделать это во время ее утреннего состояния. Скажете, что сомневаетесь в своих силах, что в доказательство вашего благотворного влияния на нее, она должна позвать вас в определенный час и подарить розу.
— Думаю, это будет нескромно с моей стороны.
— Какая же это нескромность, мой друг, если инициатива в подобном опыте исходит не от вас, а от меня? — казалось бы, искренне удивился граф. — К тому же вам было бы нелишне узнать, способна ли сила ее воли оказывать воздействие из одного ее состояния в другое. Согласитесь, это бы было полезно знать для ее лечения. Когда же она выйдет из болезненного состояния, ей никто не скажет о вашем требовании. Да никого у нее и не будет, кроме вас и меня.
Делать было нечего, к тому же в словах графа был и кое-какой резон. Ведь если Натали из своего магнетического состояния сможет влиять на свои поступки в состоянии здравом, тогда она перестанет испытывать к нему отвращение?
К графине они зашли вдвоем. Волоцкий, попросив доктора выйти, уселся в кресла и приготовился стать свидетелем состоявшегося с Кекиным уговора. Натали, как обычно, начала с Нафанаилом Филипповичем разговор, в коем уверяла его, что ее болезнь скоро совершенно пойдет на убыль, что заслуга в том, несомненно, принадлежит Кекину, ибо воля его — она это чувствует — в желании помочь ее исцелению крепнет изо дня в день.
— Но я чувствую, что у тебя ко мне есть какая-то просьба? — спросила Натали.
— Да, — ответил Кекин, уже мало удивляясь ее возможностям ясновидения.
— Позволь, я узнаю это сама?
— Да, так и мне было бы проще, — ответил Нафанаил, посмотрев на графа.
Натали поднялась с канапе и подошла к Кекину так близко, что он почувствовал на себе ее дыхание, чистое и свежее, как пахнет от детей, только что вернувшихся с прогулки по зимнему саду.
— Знаю, — почти прошептала она. — Ты хочешь, чтобы я позвала тебя и подарила свою любимую розу.
— Да, — нерешительно ответил Кекин, опять посмотрев на графа. — В два часа пополудни. Только боюсь, вы о нем не вспомните.
11
Натали очнулась в первом часу, без всяких судорог и боли. Обрадовавшись этому обстоятельству, а еще более тому, что рядом не было неприятного ей Кекина, она легко поднялась с канапе и стала порхать по комнате. Граф из своего кресла с удовольствием наблюдал за ее движениями, в которых не было даже и намека на страшную болезнь.
— Я вижу, милая, что ты чувствуешь себя превосходно? — спросил граф со счастливой улыбкой.
— Да, папенька, — ответила она, и тут ее взгляд упал на розовое деревце, стоящее у окна. По лицу ее пробежала тень, и прекрасное настроение мигом улетучилось.
— Что с тобой, — с тревогой спросил граф.
— Что? — явно нервничая, переспросила она и остановилась возле отца. — А то, что я опять подумала про него. Ну когда же придет тот день, когда вы откажете этому несносному господину от дома?
— Ты имеешь в виду Нафанаила Филипповича? — нахмурился граф.
— А кого же еще, — фыркнула она. — Не знаю, что принуждает меня думать о нем, но эти мысли просто отравляют мне жизнь.
— Милая, за все пребывание господина Кекина в нашем доме, ты видела его всего несколько раз, — заметил Платон Васильевич.
— Да, и этого мне вполне хватило, чтобы составить о нем свое мнение, — заявила она. — Он жалок, навязчив и противен. Мне неприятно уже оттого, что приходится жить с ним под одной крышей. Чем он вас так околдовал, что вы даже считаете его своим другом?
— Он помогает тебе в твоей болезни, — ответил граф. — И положительные результаты, как говорится, налицо.
— Значит, он колдун. И вы скоро раскаетесь в своем благодушии к нему.
— Натали, милая, не мучь себя и меня, — примирительным тоном сказал граф. — Этот человек нужен тебе для твоего же блага. Поэтому и живет с нами под одной крышей. Так уж получилось. Кроме того, я нисколько не сомневаюсь в его чести и благородстве. И довольно того, что он не смеет показываться тебе на глаза…
— А если бы вы разуверились в нем, вы бы прогнали его из дома? — спросила Натали после некоторого раздумья.
— Ну, если бы он совершил какой-нибудь бесчестный поступок, — неуверенно произнес граф.
Натали замолчала и, закусив губу, отошла к окну.
Во втором часу какое-то странное беспокойство стало овладевать ею; она ходила взад-вперед по комнате, взялась за вышивание — отложила, начала читать «Клариссу» Ричардсона — через минуту раздраженно бросила. Вызвала Парашку и Анфиску, долго отчитывала их за какие-то проступки, каковых они не делали, потом прогнала.
Без четверти два беспокойство ее усилилось. Она несколько раз подходила к розовому деревцу, резко бралась за ножницы, словно намереваясь отрезать все розы на нем, даже всплакнула. Совершенно не понимая, что с ней творится, без пяти минут два она позвонила в колокольчик.
— Скажи господину Кекину, чтобы он через пять минут явился ко мне, — резко бросила она прибежавшей Анфиске и отвернулась к окну.
