Это мучительное ощущение сбивало ее с толку. Оно походило на комок в горле, не совсем телесное ощущение, которое было сосредоточено в определенной точке тела.
— Хватит с вас?
— Я ничего не могу вам рассказать.
Быстрым движением он прижал ее к кровати своим телом. Прижались друг к другу их бедра и животы. Сердца громко забились.
— Разгорелись, Елена? Встревожились? Можно прекратить это сию же минуту, если вы скажете мне то, что я хочу знать.
Она посмотрела прямо в его безжалостные темные глаза и ни о чем просить не стала.
— Нет.
Он раздвинул коленом ее ноги и устроился между ними. Ее ноги ощутили незнакомое желание вытянуться, чтобы приспособиться к нему, пульсирующее место радовалось давлению его тела.
Он навис над ней, опираясь на руки. Голос стал хриплым.
— Я заплатил за вас целой ночью наслаждений в этой самой кровати. Вы должны отдать мне долг.
Она покачала головой.
— Я могу быть очень убедительным. — Он наклонился и поцеловал ее в шею. Его горячие губы вызвали в Елене тревожное желание выгнуть ему навстречу свои спеленатые груди.
Он поднял голову и, глядя на нее, медленно ударил ее бедрами. Такое наслаждение было выше ее сил. Она попыталась вызвать в себе какое-нибудь обычное ощущение, но это новое порочное наслаждение изгнало все воспоминания о знакомых радостях — солнце на лице, прохладные ветерки, цветущие лилии, горячий хлеб, клубника.
Это смутное ощущение не проходило, неуловимое и сильное, оно сосредоточивалось в одной ноющей точке и было огромным, как море, в котором тонули все остальные ощущения. Его нельзя было назвать или объяснить. Чтобы уловить его, нужно было изобрести новое ощущение.
— Что вы хотели добыть в борделе Марча? Это?
И она снова покачала головой, крепко сжав губы. Она чувствовала, что лицо у нее горит, что ноги инстинктивно хотят сомкнуться и удержать его там.
— Ваши родители не знают, где вы находитесь, не так ли? Но кто-то об этом знает, какая-нибудь тетка, кузина? Кто помог вам добраться до Лондона?
Откуда он узнал? Кузина Маргарет будет страшно беспокоиться, не получив от нее вестей.
На лице Уилла появилось понимающее выражение.
— Вы не первая дурочка, которая убежала из дому.
Его взгляд остановился на ее губах, и он наклонил голову. Провел губами по ее губам. Елена сказала себе — это угроза, попытка поддразнить. Следовало отвернуться, но ее губы раскрылись, чтобы ощутить его дыхание, жаркое и пахнущее бренди, а тело напряглось в ожидании.
Глаза закрылись. Желание его поцелуя на мгновение погрузило ее во взвешенное состояние. Сейчас это случится. Елена ждала. В наступившей тишине она услышала, как отворилась дверь, и Уилл Джоунз, возвышающийся над ней, замер. Елена открыла глаза и увидела, что дразнящие огни в его глазах потемнели. Он не пошевелился, не обернулся в сторону вошедшего, но словно забыл о присутствии Елены.
Прошло томительное мгновение.
— Я подумал, что найду тебя… здесь. Меня впустил Хардинг. — Глубокий мужской голос был пронизан сарказмом.
— Как видишь, Ксан, я занят.
— Явно не поисками нашего брата.
— Неотложные дела не позволяют мне заниматься этим в данный момент. Каким образом твои поиски привели тебя сюда?
Вошедший ничего не сказал. Елена и Уилл Джоунз так и лежали, и их сердца бились совсем рядом.
— Матушка вернулась из Парижа. Я пришел просить тебя заглянуть завтра утром на Хилл-стрит, если это удобно.
— Семейное воссоединение? — Уилл Джоунз тяжело опустился на Елену, царапая ее своей горячей щекой. Сердце у него почти перестало биться.
— Вот именно. Не провожай меня.
Дверь закрылась. В одно мгновение Джоунз скатился с нее и стал на ноги, спиной к ней. С его уст сорвался целый поток ругательств. Она закрыла глаза и сдвинула ноги. Она слышала, как он бранится и мерит комнату быстрыми шагами. Потом настала тишина.
Елена почувствовала унижение. Оно окатило ее, как жаркая, колючая волна смущения. Елена задрожала, пульс лихорадочно забился. Грудь напряглась и уперлась в батистовую повязку. Боль в недрах стала огромной, всепоглощающей. Ей не нужно было, чтобы газовое платье, или отражение в зеркале упрекнуло ее за слабость. Ее груди, закрытые, сплющенные, крепко прижатые к телу, выдали ее. А он ушел.
Дверь отворилась, и Елена открыла глаза. Он подошел. На нем были шляпа и пальто. Не говоря ни слова, он разрезал ножом ее узы. Бросил пачку банкнот в ее раскрытую ладонь.
— Не нужно больше воровать у меня подсвечники.
Глава 6
Он ушел. Ее тело судорожно сжалось, бесстыдно моля его остаться. Лицо щипало от жаркого румянца.
Она сжала в ладони банкноты. Огорчаться просто смешно. Она свободна. Ей нужен сюртук и обувь. Два гардероба, стоящие у дальней стены, с таким же успехом могли бы находиться на французском берегу. Она смотрела на них, лежа в теплой мягкой постели, чувства бурлили, а тело было таким же подвижным, как мешок с овсом на полу конюшни. Если она не начнет двигаться, она проспит здесь целую неделю. С мучительным усилием Елена села и перекинула перевязанные ноги через край кровати. Потом осторожно опустила ступни на пол и заковыляла к огню. Старинное кресло с высокой спинкой и резными деревянными ручками напомнило ей о лорде Трастморе и мисс Йелд, поэтому Елена предпочла устроиться на скамье и сосредоточилась на возмущении, которое вызвал в ней Уилл Джоунз. Это возмущение походило на угли, которые она могла раздуть в хорошее пламя.
Он язвителен и холоден. Ни в его поведении, ни в манерах нет ничего джентльменского. Ему все равно, что думают о нем люди, и о себе он думает плохо. Он живет словно в изгнании, точно сам Люцифер. «Лучше царить в преисподней, чем служить на небесах».
Он использовал ее тело против нее самой, чтобы добыть нужные сведения. Ее бесстыдное тело с энтузиазмом отозвалось на непристойный рассказ и на его близость, на его голос, на его тело, прижавшееся к ней. И что самое унизительное — для Уилла это была игра, в которой все преимущества были на его стороне.
Но он загородил ее от взглядов своего брата. Сухое презрение, прозвучавшее в голосе брата, пало только на него. Уилл спас ее от насилия и перебинтовал ей ноги. Елена охотно поспорила бы, что этот надменный брат заставил Уилла Джоунза почувствовать смущение, хотя она понятия не имела почему. Казалось немыслимым, что он мог смутиться — с его умом и безрассудной смелостью.
Елена остановила себя. Она не позволит, чтобы смехотворная симпатия к этому дьяволу смутила или отвлекла ее. Она в Лондоне потому, что глупый подарок ее матери поставил их на край гибели.
Сейчас мать, наверное, тоже не спит. Она часто просыпается по ночам и не хочет в такой поздний час звать свою горничную.
