Уверенным шагом он прошел по длинному темному коридору и открыл дверь в библиотеку.
* * *
Ему в нос ударил сладковатый затхлый запах. Мортон подумал, что это нормально: в конце концов, здесь стояло столько старых вещей. В библиотеке все выглядело так же, как и в тот день, когда Мортон, Банч и Пол пришли сюда, чтобы достать из сейфа завещание.
В помещении было жутко холодно. Но и это показалось Мортону нормальным, так как Банч унаследовал от своего хозяина завидную бережливость и отключил отопление в неиспользуемом помещении.
Он щелкнул выключателем, и семнадцать электрических свечей огромной люстры заискрились хрусталем, как капли росы в утреннем сиянии.
«Какой спертый воздух, – подумал Мортон, – пожалуй, стоит открыть окно и проветрить».
Однако у него ничего не получилось, так как задвижки на окнах не работали. После пары попыток он оставил эту затею. Все равно он здесь не собирался долго находиться. Мортон потер руки, которые успели замерзнуть, и сел за письменный стол.
Адвокат откашлялся, отодвинул в сторону стакан для карандашей из оникса и первым делом захотел убрать черную папку с золотым тиснением. Однако стоило проверить, что в ней лежит.
Сверху в папке лежал старый пергаментный лист, на котором крупными буквами было напечатано всего одно слово «Приговор». На второй странице характерным ровным почерком дяди Адама было написано «Процесс по делу Далавэй».
Словно загипнотизированный, он смотрел на эту надпись. Текст приговора был напечатан на машинке.
Ход процесса был ему в общих чертах знаком: Кейт Далавэй, дочь отставного офицера, после смерти отца устроилась сиделкой к одинокой и парализованной леди Хенни Дуглас. Однажды старую женщину обнаружили мертвой, кто-то ее отравил мышьяком. Единственной подозреваемой стала Кейт Далавэй, а мотивом назвали алчность. Украшения леди нашли в дорожной сумке Кейт Далавэй, кроме того, на месте преступления нашли только ее отпечатки пальцев.
В свое время Дугласы были влиятельной и богатой семьей. Поэтому этот судебный процесс стал сенсацией, газеты писали о нем далеко за пределами Англии. Лорд Адам Эшвуд сыграл в этом процессе заметную, если не сказать, ведущую роль. Именно процесс по делу убийцы Далавэй повлиял на дальнейшее стремительное развитие его карьеры.
Мортон был поглощен чтением. Сам того не замечая, от волнения он начал тяжело дышать, его сердце стало учащенно биться, во рту пересохло, а на лбу выступили капельки пота.
Что-то здесь было не так!
Мортон несколько раз перечитал обоснование, не понимая, что же его так смущает. Представление доказательств было исчерпывающим и обоснованным. Фрагменты мозаики один за другим уверенно складывались в полную картину преступления. Не оставалось ни малейшего просвета, ни одной расплывчатой или неоднозначной формулировки, ни единственной зацепки, которая бы помогла усомниться в доказательственной силе приговора.
Кейт Далавэй была приговорена к смерти и казнена.
А если она была невиновной?
Свет неожиданно замигал. Адвокат посмотрел на люстру. Электрические свечи одна за другой стали гаснуть. Вскоре комната погрузилась в непроглядную тьму. Мортон замер, боясь пошевелиться.
Может, перегорел предохранитель?
Через пару минут глаза адвоката привыкли к темноте, и он увидел кукольный домик, освещенный лунным светом.
Кто-то пел на мотив песни «My Bonnie lies over the ocean»:
– Сегодня ночью, когда я лежала в постели,
Я проплакала все глаза.
Сегодня ночью, когда я лежала в постели,
Мне приснилось, что мой пони умер.
Мортон прислушался. Что это было? Откуда раздавался этот голос? Неужели маленькая музыкальная шкатулка заиграла сама по себе?
Но она играла только мелодию. А кто же пел песню?
* * *
О, верни же, верни мне моего пони…
«Там поется «Бонни», а не «пони», – автоматически поправил про себя Мортон странный голос. – Что это за «пони»?
Вдруг откуда-то звонкий мужской голос произнес:
– Мы подарим нашей Дудочке самого красивого пони в мире!
– А я сошью ей голубое шелковое платьице и буду подвязывать ее белые локоны красивой голубой ленточкой, – ответил счастливый женский голос.
– А откуда ты знаешь, что это будет именно девочка? И что у нее будут белые волосы?
– Я знаю, потому что я очень этого хочу, – последовал ответ.
Они оба счастливо рассмеялись.
Но затем женский голос робко спросил:
– А когда я стану твоей женой? Я боюсь, ужасно боюсь. Вдруг твоя мама будет против наших отношений?
– Ты все равно станешь моей женой, потому что я люблю тебя и только тебя.
– Ты женишься на мне до того, как родится ребенок?
– Я ухожу на фронт. Для офицера нет никаких исключений. Мы поженимся, как только закончится война, а она обязательно скоро закончится!
Затем все смолкло.
Ужас железным обручем сдавил грудь Мортона. Глаза молодого лорда расширились; он сидел, словно прикованный к креслу, и смотрел перед собой. Из стены вышла маленькая, худенькая девочка. Ее кудрявые белые волосы были перевязаны шелковой тесьмой.
Она стояла спиной к Мортону. На ней было надето голубое шелковое платье, которое застегивалось не спине несколькими сияющими перламутровыми пуговицами.
Девочка вприпрыжку подбежала к эркеру, села на колени перед кукольным домиком и стала играть.
– Война, – произнесла она. – Это война!
Она пошевелила маленькую сковородку, стоявшую на плите в кукольной кухне:
– Мужчины погибают на войне, они никогда не возвращаются домой!
Она расставила чашки и тарелки на столе. Ее голос затем изменился, стал ниже, постарел. Теперь она изображала голос состарившейся женщины:
– Мой муж погиб. Теперь у меня остался только сын. Но Кейт он не достанется! Нет, никогда ей не отнять его у меня. Он принадлежит только мне!
Она злорадно рассмеялась.
– Доктор глуп! – кричала девочка. – Никакая я не парализованная, все только так думают. И мой сын в это верит. И поэтому он никогда меня не бросит и никогда не женится на Кейт, никогда!
Неожиданно кукла упала. Девочка закричала, потом заплакала:
– Мой сын погиб! Мой сын мертв!
Марионетка постепенно ожила и снова стала ходить по дому.
– Кейт ждет ребенка от моего сына, – глухо ворчала она. – Не бывать этому, никогда!
