— Я ведь просил одеться посексуальнее! Где наша юбка? Нарядный топик? Изящные лодочки? — с упреком шипит Билли мне в ухо. — Хотя бы изредка можно? От этого еще никто не умирал.
Тысячу раз ему объясняла, что на манхэттенских улицах в платье или юбке мне неудобно, тем более — на высоких каблуках. Мало ли что может случиться, вдруг придется бежать как угорелой? К тому же я не терплю, когда в метро пялятся на мои ноги. Словом, пусть радуется, что его почетная гостья не в кроссовках заявилась.
Желудок у меня стянут от страха и ожидания. Я украдкой обвожу взглядом комнату — ребята есть очень даже ничего, но все геи, как пить дать. Один из них — высокий брюнет, писаный красавец, ходит за Билли по пятам с таким видом, будто готов рухнуть на колени, стоит только тому дать знак.
— Кто этот небожитель? — интересуюсь я.
— Скажу одно, — шепчет он в ответ, — бразилец.
Билли проводит меня на кухню и открывает шикарный, сделанный, как мне известно, на заказ винный холодильник со стеклянными дверцами, забитый сейчас бутылками «Вдовы» — по шесть в высоту и две в глубину. Повар выглядит так, будто с ним сейчас случится удар: лицо багровое, мышиного цвета волосы, стянутые в тощий хвостик, взмокли, со лба капает пот. Присев на корточки, он что-то проверяет в духовке. На стойке у холодильника красуется большой бокал янтарной жидкости со льдом.
Билли кое-как пристраивает два хрустальных фужера для шампанского на заставленном рабочем столе — гранитном островке посреди кухни — и легко вытаскивает пробку из бутылки, обернув ее льняной салфеткой.
— Вот… — мягкий хлопок, — и все. — Наполняет бокалы, плотно, чтобы не выдохлось, закупоривает бутылку и опускает в серебряное ведерко со льдом.
— За тебя, дорогая.
— Иногда я действительно жалею, что ты гей, — отзываюсь я, запрокидывая голову и пропуская через горло ледяные, колючие пузырьки.
— Устрицу?
— А что, есть устрицы?
Билли подмигивает:
— Все, что пожелаешь. Мартин! Где устрицы? И кстати, где остальной лед?
Потный Мартин, скрючившийся над духовкой, откуда плывут восхитительные канцерогенные ароматы, оборачивается:
— Устрицы в холодильнике. Мой напарник должен был подъехать час назад. Никак не дозвонюсь.
— Твой напарник? Какой такой напарник? Ну-ка, напомни, сколько я тебе плачу? Ты обещал троих напарников! И где они?
Мартин облачен в белый халат шеф-повара, но намокший бумажный колпак съехал набок, того и гляди свалится. Один косой глаз смотрит вбок, другой расширяется. Наконец Мартин выдыхает:
— Можно я позвоню по межгороду, а?
Билли сейчас взорвется.
— По межгороду? Зачем?
— Тот парень живет в Коннектикуте.
— Делай что хочешь, сукин сын, — машет рукой Билли. Потом, повернувшись ко мне, говорит: — Пошли отсюда. Сегодня у нас на повестке дела поважнее.
— Слушай, если хочешь, я открою устрицы. Я умею.
— Еще чего. Да я лучше буду угощаться тараканами, чем позволю тебе работать сегодня вечером. Пойдем.
— Он здесь?
— Вон там, у камина, разговаривает с Люсиндой. Знаешь Люсинду? Редактор рубрики «Красота».
Сердце тяжело колотится. Прежде чем познакомиться с Диком Давенпортом, я пытаюсь составить о нем представление. Издалека смотрится неплохо — высокий брюнет в спортивном пиджаке, правда, подозрительно смахивает на пай-мальчика… Люсинда выглядит как пугало, которое забыли набить соломой. Из-под микромини торчат тощие ноги.
— А она вообще ест?
— Хм. Не уверен. Не очень-то приятное зрелище, а?
— Некоторым, похоже, нравится, — усмехаюсь я, делая большой глоток шампанского.
— Только не говори, что ревнуешь.
Я стреляю в него убийственным взглядом. Билли отлично знает, что я не ревную к доходягам. Я завидую только отличному мышечному тонусу и минимуму целлюлита (женщина на то и женщина, чтобы иметь чуточку мяса).
Мы подходим к увлеченной беседой парочке; Дик Давенпорт поднимает глаза и улыбается. Приятная улыбка, ровные зубы, нос немного кривоват, но это ничего. На ногах — мокасины с кисточками. Черт. Ненавижу такую обувь, она для дошкольников. Лейла, не будь занудой, смотри на вещи проще.
Люсинда даже не удостоила меня взглядом, вроде я пустое место, пока Билли не произнес:
— Люсинда, позволь представить тебе Лейлу. Дик, Лейла.
— Очень приятно. — Дик пожимает мне руку. У него теплая, сухая рука. Красивые ногти, хорошая форма, пристойная длина.
На губах Люсинды мелькает подобие улыбки, голова еле заметно склоняется в знак приветствия.
Ты кого из себя строишь, королеву Елизавету? Терпеть не могу скромных стерв и всегда стараюсь обратить всеобщее внимание на их скромную стервозность. Излучая дружелюбие, я протягиваю руку и бодро выдаю:
— Привет, Люсинда, рада познакомиться! Я в восторге от разворота в вашем февральском номере.
Энергично сжимаю и трясу ее холодную, влажную, вялую ладонь.
— Извините, — она выдергивает руку, будто я прокаженная. — У меня закончилось шампанское.
— Я с тобой, — вызывается Билли, и они уходят вдвоем.
Оч-чень тонкий ход.
Дик, Дик, Дик. Ну зачем эти кисточки? Зачем?
— Приятно слышать, что ты читаешь журнал Люсинды, — улыбается Дик.
— На самом деле не читаю, — признаюсь я после глотка шампанского. Увидев, как меняется лицо Дика, понимаю, что дала маху, и спешу исправиться: — Я имела в виду февральский номер.
— Я пришлю экземпляр.
— Спасибо, — киваю я, скромно потягивая шампанское, хотя сейчас предпочла бы валиум, чтобы успокоиться и не заботиться о впечатлении, которое я произвожу на какого-то Дика Давенпорта. Я дергаюсь, сижу как на иголках, а все почему? Потому, что этот в меру симпатичный мужик в детских мокасинах холост?
— Чем занимаешься? — интересуется Дик.
Оригинал!
— Я повар.
— Правда? Шеф-повар? — Обычная реакция человека, который никогда не работал в ресторане.
— Нет, просто повар. Это не одно и то же.
В который раз я уже произношу эту речь?
— Шеф — это и есть шеф, он командует парадом, он за все отвечает. А я так, мелкая сошка.
— А что готовишь?
— Пока ничего особенного. Я специалист по салатам. Салатница, так сказать.
Дик смеется:
— Салатница? Здорово!
— Сооружение салатов — скорее архитектура, чем кулинария. Воздвигаешь стройные здания из зелени так, чтобы они не развалились по пути к клиенту.
