V
А Диктина[81]— ни ступня не дрогнет, плавно огибая сикамор, ни гончие не дернут, вскакивая и мягко топча молодь, лишь лязгнет охотничий доспех. Ну и коты ее, само собой, его коты — тоже тут, полосатые и пестрые, приплод друзей и недругов серебра.
Он лежит под накренившимся камнем, несущим по краям параболу, гиперболу, круг, эллипс. Кости, пуговицы, истлевшая плоть. Вознесся очерк скул, и смертные дыры просели там, где прежде был ямб его прищура, цветочная пыльца осыпалась сквозь ребра.
Проворный язык — ныне прах. Косточки тонких пальцев лежат скрещенные над застывшим навеки узором лобковых волос, недвижные от кремния, серые и рыжеватые, покрытые пылью и пыльцой гортензий его домохозяйки и последних роз Шарля Жида.[82]
«La série distribute les harmonies, — начертано на камне. — Les attractions sont proportionelles aux destinées».[83]Листья вяза, израненные и хрупкие, осыпали надпись. Фарфоровый венок изрядной древности разделяет мох и лишайник, притязающие на могильную плиту.
ICI SONT DEPOSES LES RESTES
DE
CHARLES FOURIER
NE A BESANҪON LE AVRIL 1772
MORT A PARIS LE 10 OCTOBRE 1837
Серии распределяют гармонию. Линней умер, когда Фурье было шесть, Бюффон, когда ему было шестнадцать, Кювье был его современником. Сведенборг[84]умер за неделю до его рождения. Все они искали гармонию, сходство, преемственность в порядках природы.
Всё в природе — серии и оси, как числа Пифагора, как преломления света. Дайте мне воробья, говорил он, или же лист, рыбу, осу, быка, и я покажу вам гармонию их места в аккорде, фразе, части, концерте, во всем.
В то утро, прежде чем посетить могилу Фурье, мы смотрели, как президент Жискар д’Эстен[85]идет со своей инаугурации по Елисейским полям к Арке, республиканский, пеший, дружелюбный. Не было ни «Марсельезы», ни парада. С непокрытой головой брел он один.
А будь это месяц флореаль 120-го года, первый пентатон Гармонии, деревья силлима,[86]вода сяо-чжун[87]и позвякивающий колчедан, мы, возможно, увидели бы разведчика Орды[88]и двух девочек в цыганских нарядах, пляшущих с рыжим медведем.
VI
Воздух насыщен исконно парижским ароматом жарящихся каштанов, помета квагги, корзинок с ноготками. Две девчушки в цыганских нарядах бойко пританцовывают, спускаясь по Елисейским полям за старшим братом, а тот трясет бубен над головой в такт шагам.
Он крутит его в высоте и шваркает с лязганьем и уханьем о голое смуглое бедро. Попивая винцо с такими же дедами, старейшина советует им, разбирая эмблемы Хризантемовой Орды, присматриваться к предвестникам — ниссеру[89]и кобольду.
Хризантемы и Золотарники — из фаланстера «Нора Джойс», их юбки, точно квочки, ослепительно складчаты и сборчаты, все цвета перца от Флореаля до Вандемьера,[90]парагвайская зелень, английская синь и краснота, достойная украсить туфлю маньчжурского хана.
Чилиминдра и Газелла — девочки, Криспин — брат, Штруммель Ярк — медведь. Садовая Полиция и капралы Хорошего Тона отдают честь, когда они проходят, все дети в цыганских платьях или же нагишом, если не считать плетеных шнуров клана и франтоватого достоинства.
Изрядно отстав, из-под Арки, гарцуя под барабанную дробь, на Елисейские поля под ми-бемольные фанфары выступает стая зебр. Впереди цвета XXI Венгерских Тайфунов, Друзей Мари Лорансен, мадьярское красное и розовое.
Флажки танцуют джигу, появляясь из-под арки, фаланги «Петуленгро»,[91]«Аполлинер», «Соуза Андраде»,[92]«Марсель Гриоль», «Макс де Бегуэн».[93]Чилиминдра, Газелла и Криспин, десять, одиннадцать и двенадцать — чемпионы чепухи, укротители зебр, брусчатки и узлов.
Они — повелители флажолетов и цветов, каллиграфии и танца, виолончели и картографии, кристаллов и змей, многогранных магических пассов и китовой речи, истории и вышивания. Они — дворцовая стража Великого медведя с Днепра.
Круг на надгробии Фурье означает дружбу, гипербола — честолюбие, эллипс — любовь, парабола — семью. Маленькие Орды — на две трети из мальчишек и на одну из девчонок-сорванцов, Маленькие Банды[94]— на две трети из девчонок и на одну из робких маменькиных сынков.
