Книга Внеклассное чтение. Том 1 - Борис Акунин

Вежливо попрощавшись с лысым братом фандоринской секретарши(тот выщипывал пинцетом фиолетовую, как у сестры, бровь и на уходящего даже невзглянул), Собкор покинул офис 13-а в глубокой задумчивости.

Потыкал пальцем в кнопку вызова лифта и нескоро сообразил,что кабина приезжать не собирается. За время, которое Собкор провел в «Странесоветов», скрипучий элеватор успел выйти из строя. Такой уж, видно, нынчевыдался день, топать пешком по ступенькам — то вверх, то вниз.

Ладно, спуститься с пятого этажа — дело небольшое, ноги неотвалятся.

Собкор двигался навстречу окну и жмурился — сквозь пыльныестекла светило солнце, погода для ноября стояла удивительно ясная и теплая.

Семь раз отмерь, один раз отрежь, бормотал он себе под нос.Урок, хороший урок на будущее. А то мы всё сплеча да наотмашь. Вот ведь по всемпризнакам гад и брехун, а поближе посмотреть да в глаза заглянуть — живойчеловек. Если тебе оказано такое доверие, если тебе дана такая власть,ответственней нужно, без формализма. А то ведь там долго разбираться не станут,раз-два и готово. Еще и дети невинные пострадают, как тогда, в «мерседесе». ВСодоме и Гоморре тоже, надо думать, были малые дети, которые во взрослыхбезобразиях не участвовали, а ведь и на них тоже пролил Господь серу и огонь —заодно, до кучи. А кто виноват? Не Бог — Лот. Это он, Божий уполномоченный,должен был подумать о детях и напомнить руководству. Тоже ведь был, можносказать, собкором. Должность нешуточная. Вот в редакции, перед тем как первыйраз в долгосрочку послать, сколько человека проверяли, перепроверяли,инструктировали. Чтоб понимал: собственный корреспондент — глаза и уши газеты,да не абы какой, а самой главной газеты самой главной страны. И то была всего лишьгазета, а тут инстанция куда более возвышенная.

Нельзя заноситься, нельзя отрываться от людей, строго сказалсебе Собкор. Приговор отменить, это первым делом. Пускай себе живет, разнепропащий человек.

На площадке четвертого этажа расположилась компания бомжей.Двое сидели на подоконнике (на газетном листе бутыль бормотухи, вареные яйца,полуобгрызенный батон), третий уже сомлел — лежал прямо поперек лестницы,раскинув ноги. Глаза закрыты, изо рта свисает нитка слюны, к небритой щетинепристала яичная скорлупа.

Какой он к черту буржуй, подумал Собкор промагистра-президента. Офис без евроремонта, лифт не работает, в подъезде вонбомжи киряют.

— Да здравствуют демократические реформы? — сказал он вслухи подмигнул бедолагам. — Так что ли, мужики?

Лежачий на его слова никак не откликнулся. Один из сидящих,с рыжеватыми волосами и, если помыть, еще совсем молодой, сказал с набитымртом:

— Чего ты, чего. Сейчас докушаем и пойдем. Кому мы мешаем?

Другой просто шмыгнул распухшим утиным носом, подвинул батонк себе поближе.

Эх, несчастные люмпены. Щепки, отлетевшие от топороврыночных лесорубов.

— Да мне-то что. Хоть живите тут, — махнул рукой Собкор.

Надо бы порасспросит, как до такой жизни дошли. Наверняка напути каждого из них встретился какой-нибудь гнилостный гад — обманул, выгнал издому, лишил работы, подтолкнул оступившегося.

Собкор замер в нерешительности — вступать в беседу, невступать. Мужики смотрели на него с явной тревогой. Не будут откровенничать, имбы сейчас выпить да закусить.

Ну, пускай расслабляются.

Прошел мимо сидящих. Через спящего алкаша пришлосьпереступать — очень уж привольно расположился.

В тот самый миг, когда Собкор уже поставил одну ногу наступеньку, расположенную ниже лежащего, а вторую еще не оторвал от площадки,клошар вдруг открыл ясные, совершенно трезвые глаза и со всей силы ударилСобкора грубым армейским ботинком в пах.

Ослепший от боли Собкор не успел и вскрикнуть. Рыжий икурносый вмиг слетели с подоконника, заломили ему локти за спину, причемоказалось, что оба бродяги почему-то в прозрачных резиновых перчатках, а тот,что притворялся спящим, задрал Собкору брючину и ткнул в голую лодыжку чернойтрубкой с двумя иголками.

Раздался треск электрического разряда, пахнуло паленым, и вследующую секунду (впрочем, следующей она была только для выпавшего из режимареального времени Собкора) перед его глазами оказался дощатый потолок, скоторого свисали лохмотья паутины и клочья отслоившейся краски.

Потолок был наклонный, в углу смыкавшийся с полом. А когдаСобкор повернул голову, то увидел сияющий квадрат окна с треснувшим стеклом,услышал откуда-то снизу завывание автомобильной сигнализации и подумал: янахожусь на чердаке большого дома. Окошко выходит во двор, не на улицу — иначебыл бы слышен шум движения.

Дул сквозняк, а холодно не было. Крышу солнцем нагрело, чтоли.

Собкор посмотрел в другую сторону. Увидел сверху и чутьсбоку, совсем близко, небритую рожу Яичного. Скорлупы на щеке у него уже небыло, но мысленно Собкор назвал разбойника именно так. В руке Яичный держалбольшой ком ваты, источавший резкий и неприятный запах. Нашатырь. Очевидно,только что отнял от лица пленника. Рыжий и Курносый стояли чуть поодаль.

«Идиоты, нашли кого грабить», хотел сказать им Собкор, новместо этого только замычал — губы не пожелали размыкаться.

Оказывается, они были залеплены пластырем, а он сразу и незаметил.

К жертве грабителей понемногу возвращалось сознание, иоткрытия следовали одно за другим. Руки-то скованы за спиной наручниками. Аноги стянуты ремнем. Судя по тому, что сползли брюки, его же собственным.

— С возвращением, — сказал Яичный, оттянув пленнику веко. —Зрачок нормальный, контакт с действительностью восстановлен. Приступаем к прениям.Извольте обратить свой просвещенный взор вот сюда.

Собкор скосил глаза и увидел зажатый в пальцах бандиташприц.

— Тут, коллега, едкий раствор. Игла вводится в нервный узел.Интенсивность и продолжительность болевого синдрома зависят от дозы.

«Интенсивность, синдром», ишь ты, прямо профессор, подумалСобкор.

Яичный дернул его за руку, чуть не вывернув плечевой сустав,и аккуратным, точным движением, прямо через пиджак и рубашку, ткнул иглой влокоть.

Гхххххххх, подавился невыплеснувшимся воплем Собкор и секунддесять корчился, стукаясь затылком и каблуками об пол.

Подождав, пока конвульсии утихнут, Яичный продолжил: