– Разумеется, нет.
– Почему?
Поезд, которым я
приехал с Украины, шел долго. Я был выше крыши сыт общением со случайными, необязательными собеседниками.
Конечно, я мог обрушить на PR-директора все свои амбиции. Рассказать о том, что я пишу книги… о чем-то, во что не укладывается толстый Рома со странной фамилией. Но объяснять не хотелось, и вместо этого я выбрал путь, который в тот момент показался мне самым коротким.
– Пусть Трахтенберг заплатит мне $5000. Тогда напишу. Я, кстати, занят. Извините.
Я ушел. Протиснулся внутрь дворца и стал искать стенд, возле которого должна была проходить моя встреча с читателями. Встреча прошла, разумеется, бездарно.
2
Не знаю, почему я решил, что пять тысяч американских денег сумма для Трахтенберга нереальная? Почему-то решил.
Понимаете, заработки шоуменов и писателей отличаются, как солнце и луна. Очень немногие писатели способны достать из кармана сумму вроде этой и потратить ее на бесполезную прихоть. Если быть точным, то меньше десяти русских писателей. Причем я в эту десятку не вхожу.
Между тем для Трахтенберга указанная цифра была довольно скромной. Я подозреваю, что он согласился бы и на $15 000.
Я отсыпался после поездки в Киев. Поздно просыпался. Бессмысленно бродил по квартире в одних трусах. Сидел на кухне, с поджатыми на табуретку ногами, пил кофе и курил сигареты.
Именно в такую минуту зазвонил телефон.
На проводе был амфоровский гендиректор Олег Седов. У него в кабинете сидит Рома с бабками. А я сижу дома в одних трусах. Правильно ли это?
– Погодите… Олег… это самое…
– Ты хотел пять косарей за роман? Рома привез денег.
– Я же… это самое… Да погодите вы!
Мне все равно пришлось натягивать джинсы, прогревать машину и ехать на другой конец города.
Вот, блин!
У Трахтенберга плохая репутация. Я был готов к тому, что увижу перед собой клинического идиота, что парень начнет оттачивать на мне свои шуточки и что, может быть, он вообще сидит в кабинете моего гендиректора с голой задницей.
Задница Трахтенберга была прикрыта. Она была необыкновенно толстой, но полностью прикрытой. Вполне приличными джинсами. И сам он тоже был вполне приличным.
Негромкая речь. По ту сторону очков – вполне вменяемые глаза. Только вот бородка покрашена в ослепительно рыжий цвет. В остальном – заурядный еврейский бизнесмен.
Стол в кабинете у Олега Седова был огромен, как Украина, с которой я вернулся всего лишь позавчера. Я опоздал и поэтому сказал sorry. Я пожал обоим мужчинам руки. Всю дорогу я прикидывал: как бы объяснить парням, что это шутка? Писать-то я в любом случае не собираюсь. Даже за $5000. Но отказываться было поздно.
Возможность того, что я не стану писать, никто не хотел даже обсуждать. Никто даже не предполагал, что такую возможность можно обсуждать. Я назвал цену. Рома согласился. Не пора ли засучить рукава?
Деньги были достаны из портфеля и положены на стол прямо передо мной. Тощая пачка стодолларовых купюр, перетянутых резиночкой. Ровно пятьдесят купюр.
Глядя поверх очков, шоумен пересчитал деньги и молча протянул пачку мне. У него был хороший парфюм. Трудно представить, что вчера вечером этот приятный собеседник, голый по пояс, потный и волосатый, стоял в экране моего телевизора и предлагал школьницам какать перед камерой, а потом демонстрировал публике девичьи ягодички, перепачканные рыжими фекалиями.
Мы договорились, что я зайду к Трахтенбергу в кабаре и посмотрю, про что там можно написать.
Роман покачал головой:
– ОК. Договорились. Когда тебя ждать?
Я не знал. Я взял деньги, но мне вовсе не хотелось браться за эту работу. Я сказал: «Может, на следующей неделе?» Я имел в виду – может, в следующей жизни?
– На следующей? Чего так долго? Давай завтра? Можешь завтра?
– Завтра я занят.
– Чем ты занят?
– Чем я занят? (действительно, чем же я занят?) Ну, хорошо. Давай завтра.
3
Завтрашний вечер начался с того, что я стоял перед дверью трахтенберговского кабаре. У входа сидел здоровенный негр в ливрее.
О кабаре говорили много, и то, что о нем говорили, мне не нравилось. Во-первых, кабаре было запредельно дорогим. А во-вторых, несмотря на во-первых, попасть туда было непросто. У меня был приятель, журналист из Германии, который как-то приехал в трахтенберговское заведение, но чем-то не понравился охране и был чуть ли не пинками выгнан вон.
Другой знакомый рассказывал мне, что недавно водил дочку на конкурс в балетное училище:
– Не поверишь: в приемной комиссии там сидит девица из трахтенберговского кабаре. У нее номер – залезает прямо к тебе на стол и этим самым местом выпивает бутылку шампанского. У меня на столе тоже плясала. В сантиметре от моего носа. Я точно видел: всю большую бутылку. То есть вечером эта красота засовывает себе в промежность бутылки, а днем отбирает девочек для балета. Куда катится мир?
Секьюрити показали мне, где искать шоумена. Я поднял по лесенке. В гримерке у Трахтенберга сидела девушка, журналистка из COSMOPOLITAN. Шоумен рассказывал ей о своей личной жизни:
– Понимаешь, я поимел каждую эту сволочь. Всех до единой! Приходит ко мне девочка. Просится в шоу. Я говорю ей честно: с какой стати я должен тебе помогать? Ты мне чужой человек, понимаешь? Вот если отсосешь – другое дело. Они все сосали! Только поэтому до сих пор и работают.
Девушка-журналистка кивала головой. У нее было очень серьезное лицо. Какое-то время я раздумывал на тему: нельзя ли отдать девушке половину полученной суммы и договориться, чтобы книжку про Трахтенберга написала она?
– Летом, когда у меня жена уезжает на дачу, я вот здесь вывешиваю график. Кто и в какой последовательности должен оказывать мне сексуальные услуги. Я их заранее предупреждаю: график соблюдать неукоснительно! НЕ-У-КОСНИ-ТЕЛЬ-НО! Они, падлы, слушаются…
Гримерка была тесная: зеркало, стул, диванчик. На диванчике сидел я. То есть я сидел и все это слушал. У меня дома лежало пять тысяч перетянутых резиночкой причин, чтобы сидеть и слушать все, что говорил толстый человек с клочком покрашенных волос на подбородке.
4
За десять минут до начал шоу Рома отвел меня в зал и ушел переодеваться.
В центре зала находилась сцена. Не очень большая. По сторонам от нее стояли фигуры атлантов, поддерживающих балкончик. У атлантов были задорно задранные к потолку пенисы.
Вокруг сцены ярусами располагались столики. Как театр, только маленький. Светили старинные театральные люстры с хрустальными висюльками. На указателях значилось: «ЛОЖА», «ПАРТЕР».
На экран, сбоку от сцены, on line транслировалось происходящее в раздевалке стриптизерок. Сперва я разглядывал происходящее на экране, а потом мне надоело. Ничего интересного. Сидят голые женщины. Некоторые курят. Растатуированный парень (тоже голый) угощает их минералкой.
