– Что, совсем она, матушка, тебя довела?
Я ее не понял. Она пояснила:
– Водка. Белая горячка уже началась?
Первый час я пытался заснуть, второй час делал вид, что пытаюсь заснуть, а потом мы все-таки разговорились с отцом. Только я-то знать не знал, что у него на уме. Мы все болтали о книгах, о жизни, пока летели. О жизни, о книгах, пока не приземлились. Сели в электричку, там тоже поболтали, пока не доехали до метро.
И вот выходим из электрички, идем к «Павелецкой»: отец впереди на полкорпуса, он быстро ходит. Идем, а я и говорю:
– Меня же там должна встретить Надя.
– Я могу пройти вперед, – говорит он, повернулся ко мне. И мы остановились.
– Не знаю, лучше нам вместе пойти или раздельно? – говорю.
– Решай, – говорит.
– Ну ладно, – говорю.
– Ну ладно, – говорит.
И так мы застыли на секунду. Я не знал, нужно ли нам пожимать руки или обняться. И пока я думал, он развернулся и пошел. Как-то странно я себя чувствовал. Он идет, уходит, а я стою, одной ногой во взрослую жизнь наступил. Неправильно получилось. Сжалось ли у него все внутри?
Отец, кстати, сам первый раз женился в девятнадцать. Если верить ему, это произошло так: они гуляли с мамой, когда она сказала:
– Почему ты не делаешь мне предложение?
И он сделал.
«Я, – рассказывал он мне в полушутливом тоне, – в отличие от тебя, человек порядочный: проехал с девушкой в лифте – женюсь». А потом они ели арбуз с родителями отца, мама пинала папу ногой под столом и выразительно смотрела на него. Тогда папа собрался с духом и сказал деду с бабушкой об их с мамой решении. Не знаю, дед, наверное, чуть не подавился этим арбузом.
Надя ждала меня, очень милая и трогательная. Я заметил, что она почти с меня ростом. Примерно прикинул, что она ниже всего на чуть-чуть, даже без каблуков. Для девушки довольно высокая. И она стоит и смотрит, заметил ее, через турникет, а она меня еще не видит и выискивает взглядом. Так я чуть остановился, ну, думаю, вот, смотри, эту женщину попробуй сделать счастливой, она тебя любит и будет тебе верна. И пошел.
Она была настолько рада, что это меня почему-то смутило. Мы поцеловались. Мне показалось, она почувствовала мое смущение. У меня еще крутило живот.
Надя была молодец. Пока я целый месяц был дома и занимался хер знает чем, она устроилась работать журналисткой на «Дом-2» и нашла нам квартиру. Неплохое место за четыреста долларов, третья станция от Кольцевой линии метро, – сказала она. Только оттуда хозяева должны вывезти коллекцию старых книг, поэтому они любезно предложили неделю пожить нам в другой квартире совершенно БЕСПЛАТНО. Ее, вообще-то, снимают другие жильцы, но сейчас они за границей. Квартира находится в центре, почти в центре, на «Красносельской».
Я буду удивлен, насколько хороша эта квартира.
– Вот, – сказала Надя, отперев замок. Чувствовалось: она волнуется.
Я же не знал, куда себя деть. Вдруг она вот-вот поймет, что я – это всего лишь я? Что я не настоящий мужчина, который будет беречь ее, что я всего лишь пиздюк, пусть и с низким голосом.
– Ого, – сказал я, когда увидел квартиру.
– Снимать такую стоит не меньше тысячи в месяц, – сказала она.
Я разулся. Тут было очень хорошо. Одна просторная комната, соединенная с кухней, пол которой немного возвышался над остальным полом. Дорогая красивая мебель, необычной формы потолок, небольшие разноцветные лампочки, готовые в любой момент загореться разными цветами, мне здесь понравилось.
– Хоть бы они не смогли вывезти эти книги еще полгода, – заметил я, – а мы себе будем жить тут на халяву.
– Мне кажется, что здесь живут родственники Иоселиани, – сказала Надя.
– А кто это такой? – спросил я.
– Режиссер. Тут висит его портрет.
Она показала на его портрет.
– Ну, это еще не значит, что они его родственники.
– Они тоже грузины, – и чтобы у меня совсем не осталось сомнений, добавила: – И на полке лежат таблетки «Ретан». От головной боли такие принимают режиссеры.
Я сходил в душ один. Разделся, постоял минут пятнадцать под теплой водой. У меня была мысль выйти голым и подойти к Наде. Но я вытерся и решил, что еще не время выходить голым. И я надел джинсы с футболкой. Надя стояла у плиты. Она на секунду повернулась, улыбнулась и продолжила помешивать лопаткой: она жарила рыбу. Чувствовалось напряжение. Я наконец-то решился и подошел сзади. Я обнял ее. Она тут же оставила лопатку, обняла меня и уткнулась своими губами мне в шею, с таким облегчением, как будто, если б я ее не обнял, ей стало бы плохо. Ну да, все верно, зачем я тупил, мы же вместе, и я приехал к ней? Я выключил конфорку, и мы легли на диван. Теперь я понял, что должен делать.
Когда мы закончили, Надя провела рукой по моему лицу и сказала:
– Ты красивый.
– Ты ничего не путаешь? – помимо нее так считала, наверное, только моя покойная мама.
– Ничего. Такой весь ладненький.
Потом я лежал и пытался поспать, хотя бы в течение дня, я очень давно не высыпался, но из этого ничего не выходило. Я вдруг очухивался и что-нибудь спрашивал у Нади. Или открывал глаза, чтобы посмотреть на обстановку этой квартиры.
Никак не спалось. Слишком много всего ждало меня.
Я встал, оделся, поцеловал Надю и пошел в магазин за пивом и сигаретами. Со мной произошла неприятная ситуация, в ходе которой я чуть не заплакал. Стоя с пакетом возле подъезда, я забыл номер квартиры. Я не помнил даже этаж, чтобы посчитать. Ну вот, дурак, приехал на все готовое, как ты теперь спляшешь? Я набирал какие-то цифры, мне отвечали незнакомые голоса.
– Извините, ошибся, – говорил я.
Наконец вышел какой-то дедок. Я попытался протиснуться в открывшуюся дверь, брякнув пивом.
– Куда вы?
Доктор Совок не хотел меня пускать. Он стоял, весь сжался, чтобы походить на камень.
– Я это… Пустите.
Мне удалось оттолкнуть Совка, он что-то пробормотал, я ответил:
– Я забыл, где живу, просто.
Нажал кнопку вызова лифта, двери распахнулись, я тут же зашел. Проверил шестой и седьмой этажи. На седьмом узнал нужную дверь. Это было спасение.
Мы еще занимались любовью, потом ели, а вечером Надя сопроводила меня в бар, где я хорошенько выпил с еще одним молодым писателем Стасом Ивановым.
Все-таки я перебарщивал с алкоголем, и следующим утром это случилось.
Надя разбудила меня, поцеловала и ушла на работу. Я закрыл за ней и снова лег. Меня мутило, и я решил освежиться пивом. Бутылочку я поставил в холодильник на утро. Я только открыл ее, сделал глоток, и как будто получил удар по затылку. Только удар пришелся вовнутрь, как будто черепа не было, боль шла изнутри, да такая специфическая, будто мне дали горячим утюгом. Ноги у меня подкосились, и я сел рядом с холодильником. Собравшись с силами, встал, вылил пиво в раковину и лег на кровать. Такой головной боли я не чувствовал никогда. Минут десять я просил прощения. Я не знал, у кого я прошу прощения, просто я бормотал в подушку, что больше не буду так делать, не буду пить и что буду стараться не делать ничего плохого, но это не помогало. Я выпил режиссерских таблеток и полежал еще полчаса, но это тоже не помогло.
