— Pardon, M’sieur? Comment?[15]
— Я сказал, comby-ann хочешь сигаретти за винцо? Нет, черт, за винцо!
Потом поезд снова тронулся. Прентис с радостью провел бы остаток дня, болтая с Квинтом, — они могли бы обсуждать места, по которым проезжают, и попробовать догадаться, в какой части Франции находятся, — но Квинт сказал, что паршиво себя чувствует, зарылся в солому и то ли спал, то ли пытался заснуть. Сэм Рэнд был готов поговорить, но проплывающий мимо пейзаж его не интересовал. «Я хочу лишь скорей доехать туда, куда мы едем, — ответил он, — все равно куда».
Название «Пункт приема пополнений» звучало солидно, что утешало, обещая по крайней мере какое-то подобие гарнизонной жизни с приличными казармами, приличной кормежкой и медпунктом, — но подобный пункт в Первой армии оказался кучей палаток, наскоро поставленных вокруг бельгийской деревни, разбитой артиллерией. Группу, в которой находился Прентис, разместили на ночь не в палатке, а в амбаре, но его продувал ветер со снегом; единственным способом сделать ночлег сносным было прошагать полмили до места, где крестьянин-бельгиец продавал солому: охапку за пачку сигарет, так что скоро солома стала предметом ожесточенных споров:
— Эй, ты забираешь всю мою солому!
— Пошел ты, приятель, это моя солома.
Утром их повели на временное стрельбище пристреливать винтовки, а днем выдали галоши — обыкновенные черные галоши, как на гражданке, и Прентис малость расстроился: больно уж вид в них был не воинственный. Потом их погрузили в открытые грузовики и повезли в неизвестное место, откуда, как объяснили, их в течение двадцати четырех часов отправят в боевые подразделения.
— Какого черта грузовики не крытые? — возмутился Прентис, дрожа на ветру, и Квинт, который, казалось, много чего знал о Первой армии из журнала «Тайм», объяснил, что открытые грузовики используются в ней с начала боев в Арденнах: чтобы солдаты могли быстрей выскочить из них в случае нападения врага.
Они доехали до лагеря, состоявшего из промороженных палаток, в которых провели бессонную, в непрестанном кашле ночь, а с утра начали прибывать конвои таких же открытых грузовиков из разных подразделений Первой армии за своим пополнением. Прентис, Квинт, Рэнд и еще несколько сотен других попали на грузовики, у водителей которых на плече была круглая нашивка с цифрами «57» посредине.
— Как думаешь, пятьдесят седьмая — хорошая часть? — спросил Прентис.
— Откуда мне знать? — огрызнулся Квинт. — Что, мне обо всем докладывают?
— Господи, да не злись ты. Я просто подумал, что ты чего-нибудь слышал, только и всего.
— Ладно, ничего я не слышал.
После этого в кузове долго не было разговоров: все кутались в запорошенные снегом шинели, стараясь защититься от пронизывающего ветра.
— Интересно, они отвезут нас прямо на передовую, — прервал молчание Прентис, — или сперва в штаб дивизии?
Квинт медленно повернул к нему свое круглое, щетинистое, обветренное лицо и посмотрел как на надоедливого ребенка.
— Проклятие, Прентис, — процедил он сквозь зубы, — прекратишь ты задавать вопросы?
— Я не задавая вопрос. Просто сказал, что мне интересно.
— Ну, значит, прекрати интересоваться. Попробуй немного помолчать. Может, чего узнаешь.
Они узнали о дивизии все, что нужно, тем же вечером под отдаленный гул и грохот артиллерийской канонады, когда их собрали в амбаре, чтобы выслушать приветственное обращение капеллана, вдохновенное, словно с проповеднической кафедры.
— Теперь вы солдаты пятьдесят седьмой дивизии, — начал он, заложив большие пальцы за ремень с пистолетом в кобуре и подобрав брюшко, — и, уверен, скоро вам представится предостаточно случаев гордиться этим.
Он продолжал, говоря, что пятьдесят седьмая — это новая дивизия даже по меркам, по которым дивизия считалась старой, если воевала в Нормандии только прошлым летом. Прошлым летом пятьдесят седьмая дивизия еще находилась в Штатах. Ее перебросили за океан в октябре, она прошла усиленную подготовку в Уэльсе и получила боевое крещение здесь, в Бельгии, меньше месяца назад. Но, отметил капеллан, назидательно тряся щеками, за этот месяц парни пятьдесят седьмой стали настоящими мужчинами. Они «приняли участие в самом жесточайшем сражении Второй мировой войны, и в некоторых ротах потери составили до шестидесяти процентов состава». Он говорил еще много вещей, причем в выражениях, похоже заимствованных из журналов «Янки» и «Ридерс дайджест», и Прентис больше прислушивался к артиллерийской канонаде, чем к его словам.
Для ночлега им отвели второй этаж заброшенной мельницы — промерзшее помещение, в котором гудел ветер, врываясь в разбитые окна. Прентиса и Квинта вызвали в санчасть и дали аспирин и еще какие-то темные и вонючие круглые пилюли, размером и видом похожие на кроличьи катышки.
— И в самом деле отличное лекарство, если не стошнит, — сказал Квинт. — Держи во рту, пока не растворится, и закутай горло.
Но Прентис не выдержал. Минуту подержал таблетки во рту и поспешил проглотить, но кашель не унимался, а во рту и в носу остался мерзкий привкус.
На вторую ночь Сэм Рэнд договорился с крестьянином из дома дальше по дороге, что тот за три пачки сигарет пустит их троих ночевать на кухне, где было так тепло, что даже не верилось. Они сидели, задрай ноги в носках на решетку огромной железной плиты, попивая кофе из НЗ и слушая гул орудий. Но Квинт сказал, что лучше будет, если они переночуют здесь только сегодня: был риск, что они пропустят команду выдвинуться на передовую. В тот день они узнали, в какую роту зачислены, и Прентис обрадовался, что все трое попали в роту «А» сто восемьдесят девятого полка.
— Так, а какие номера у других полков? — сказал он.
— Сто девяностый и сто девяносто первый.
— Точно. И их только три, правильно?
— Ох, Прентис, ради бога! Да, в дивизии три полка. — И Квинт продолжал монотонно, нараспев и прикрыв глаза, как учитель классической школы: — В каждом полку по три батальона, в каждом батальоне по три роты плюс рота тяжелого вооружения, и в каждой роте по три взвода плюс взвод оружия…
— Я знаю, — сказал Прентис.
— …в каждом взводе по три отделения, и в каждом отделении по двенадцать человек.
— Все это я знаю.
— Ну, если знаешь, что тогда постоянно задаешь идиотские вопросы?
— Я не задаю постоянно вопросы! Я вообще не спрашивал!
— И ради бога, не вздумай забыть, где ты служишь. В роте «А», первый батальон сто восемьдесят девятого полка. Лучше запиши.
— Пошел к черту, Квинт, и не разговаривай со мной в таком тоне. Я же не совсем идиот, ты это знаешь.
— Да знаю… — Квинт поборол приступ жестокого кашля и договорил: — Знаю, что ты не идиот. Поэтому так и возмущаюсь, что все время ведешь себя по-идиотски.
