Новый нос Аделины больше не был Носом. Скорее носиком, изящно вылепленным, маленьким, слегка вздернутым – в общем, классическим носом, которым просто обязана обладать каждая девушка, претендующая на титул «красотка».
Редакционные девицы были в восторге – они окружили появившуюся после затяжного отпуска Аду, норовили хоть кончиком пальца дотронуться до ее носа, въедливо выискивали несуществующие шрамы и в один голос убеждали, что похорошела она невероятно.
Аделина решила на некоторое время забыть о своем редакторском статусе, о возрасте – и пуститься во все тяжкие. Она чувствовала себя шикарным автомобилем с отказавшими тормозами и ни в чем не собиралась себе, любимой, отказывать. Она будет ходить на свидания каждый день, встречаться с тем количеством мужчин, с которым пожелает.
Начать она решила с того самого спортивного журналиста Василия, который некоторое время назад стал чем-то вроде катализатора ее сказочного преображения. Тот сразу же ее вспомнил, вроде бы даже обрадовался звонку и согласился встретиться.
После того как десерт был уничтожен, вино выпито, а свеча на столе догорела дотла, он накрыл ее ладонь своей и сказал совсем не то, что Ада втайне желала услышать.
– Не обижайся, но я вызову тебе такси. Мне завтра рано вставать…
– Да ладно, ты же говорил, что в отпуске, – она была до того пьяна, что решилась уличить Василия, будто бы он был не потенциальным любовником, а законным мужем.
– Это так, но… – его взгляд беспомощно заметался по залу. – Адка, ты хорошая баба, но прости, не в моем вкусе.
– Да? А раньше вроде была в твоем, – она усмехнулась нахально, как человек, которому нечего терять, – ты еще сказал, что у меня громадный сексуальный нос, помнишь?
Василий растерялся, на его лбу выступили крошечные бисеринки нервной испарины. Ада втайне получала от его дискомфорта садистское удовольствие.
– Аделина, можно начистоту? Мы ведь люди взрослые…
– Давай, – удивилась она. Он что, собирается признаться, что у него есть жена и пятеро по лавкам?
– Я чуть было в тебя не влюбился, когда увидел в первый раз, – тепло улыбнулся он, – на той презентации. Мы ели шоколад, и ты сама была похожа на конфету. Ты была особенной, не такой, как все. Мне показалось, что ты похожа на грузинскую принцессу.
– Я даже не грузинка, – пробормотала она, – но что изменилось сейчас?
– Не знаю, – пожал плечами он, – ты выглядишь совсем по-другому. Понимаю, что это глупо, ведь мы говорим всего лишь о внешности. Но теперь ты обыкновенная темноволосая Барби, каких в Москве толпы.
– Что ты хочешь этим сказать? – нахмурилась Ада. – Тебе кажется, что новый нос меня… изуродовал?
– Мне не кажется, – печально покачал головой Василий, – Адочка, на твоем месте я бы подал на этого хирурга в суд.
Распрощались они сухо. В дверях он долго мялся, оправлял галстук, встряхивал совершенно сухим зонтом – ему было неловко оставлять ее обиженной. Но Аделина попрощалась со спокойной улыбкой, подставила щеку для поцелуя. Она и не думала обижаться. Скорее пребывала в недоумении.
– Дурак он что ли? – вслух сказала она, когда за Василием наконец захлопнулась дверь.
Может быть, он и был дураком, но с тех пор ее триумфальная личная жизнь словно покатилась с ледяной горки под откос. Это было странно, невероятно, немыслимо, но мужчины больше не пытались сблизиться с экзотической черноволосой незнакомкой. На презентациях к ней подходили разве что ради деловой беседы, ей перестали сигналить автомобили, а старший менеджер Геннадий, который уже несколько лет питал к ней тайную слабость, вдруг ни с того ни с сего переключился на Аделинину секретаршу Нинон.
С тех пор прошло четыре года. Ада по-прежнему живет в Сокольниках, одна. Первое, что замечают гости, впервые попав в ее квартиру, – это огромный фотопортрет, висящий над обеденным столом. На фотографии – Аделина «старого образца», молоденькая, улыбающаяся, с ямочками на щеках, растрепанными кудряшками и… Носом. Впрочем – вот странно – Носа гости обычно не замечают. Смотрят на фотографию, улыбаются молодой Адочке и, умильно покачав головой, говорят:
– А какая же ты все-таки в молодости была хорошенькая!
* * *
И вот наступил наконец день, когда помощница Каховича Жозефина обзвонила нас с целью назначить точную дату операции.
Нам с Ксенией предстояло измениться в один день – четырнадцатого июня. Наташа же ложилась в клинику на два дня позже – и все из-за своей привередливости. Дело в том, что в клинике Каховича была только одна палата класса люкс, которая представляла собой стометровое трехкомнатное пространство с двуспальной кроватью, мини-баром, холодильником, огромным плазменным экраном, мебелью в стиле ампир и космической душевой кабинкой. И надо же какая незадача – в начале июня VIP-палата была занята какой-то отчаянно боровшийся со старением поп-певичкой, в очередной раз латавшей отметины времени и бессонных разухабистых ночей.
Нам досталась уютная чистая комнатка с персиковыми обоями, трогательными тюлевыми занавесками в рюшах и одной прикроватной тумбочкой на двоих. Разложив нехитрые пожитки по полкам и подоконнику, мы уселись каждая на свою кровать и с любопытством друг на друга уставились. Что дальше-то будет? Чем нам занять этот бесконечно длинный вечер?
Завтра в восемь утра меня увезут в операционную, потом настанет и Ксюшин черед.
Почему-то нам было необоснованно весело. Нервозная адреналиновая беззаботность – мы хохотали над плоскими шутками с последней страницы газеты «Комсомольская правда», Ксения рассказала мне о том, как в пятнадцать лет она глупо потеряла невинность в автомобиле подвыпившего одноклассника. Я, в свою очередь, наконец, выпустила на волю историю о Георгии, немного сгладив углы – почему-то захотелось произвести на нее впечатление. В глубине души я понимала, что это глупо – повышать свой престиж за счет призрака бросившегося тебя мужчины.
* * *
А в соседней палате проживало некое гуманоидное существо. Мы с Ксенией столкнулись с ним, когда вышли размяться в коридор. Надо сказать, коридоры клиники пластической хирургии – не самое лучшее место для релаксационных прогулок. Хотя, может быть, кого-то и бодрит, когда мимо с видом самым независимым деловито идут перебинтованные мумии, девушки со страдальческим выражением лица и гипсовыми повязками на носу, фиолетовые от синяков постбальзаковские дамы (после круговой подтяжки лица человек похож на запойного алкоголика).
Но то существо любой мумии могло дать сто очков вперед.
Судя по всему, принадлежало оно к женскому полу. Во всяком случае, на существе был весьма кокетливый цветастый халат, из-под которого торчали стройные бледные ножки. Но лицо… Это надо было видеть своими глазами. Один глаз находился выше другого сантиметра как минимум на два, губы расползлись в стороны, будто бы кто-то невидимый удерживал их двумя пальцами, неестественно сплющенный нос перекосило на одну сторону, градуированная стрижка не могла скрыть просвечивающих залысин на висках.
