Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
Бой был недолгим. Немецкие диверсанты, забаррикадировавшись в полуразрушенном доме, отчаянно отстреливались от наседающих на них советских солдат. Через полчаса на двух грузовиках к нашим прибыла подмога, солдаты выкатили на прямую наводку пушку. Немцам стало ясно, что этот дом на окраине поселка станет через несколько минут для них могилой, и они решили прекратить сопротивление. Два одиночных выстрела, прозвучавшие в стенах дома и утонувшие в шуме перестрелки, свидетельствовали о том, что часть диверсантов сделали свой выбор. Как-то неожиданно выстрелы из оконных проемов и проломов в стенах дома прекратились, наступила небольшая пауза, после которой кто-то из немцев отчетливо крикнул по-русски: «Сдаемся! Не стреляйте!»
— Выходи, фашисты, по одному! Вафэн хинлегэн![31]— громко крикнул старший группы.
Через несколько минут в провале, бывшем некогда дверным проемом, показались фигуры в шинелях. Все диверсанты были одеты в советскую военную форму. Выходя из дома, каждый из них бросал оружие на землю, обхватывал руками затылок и медленно, не без опаски двигался в сторону готовых открыть шквальный огонь солдат оперативно-разыскной группы.
Когда первый из них, с лейтенантскими погонами на шинели, поравнялся с нашими автоматчиками, рослый сержант, зло выругавшись, сильно размахнулся и ударил диверсанта по лицу.
— У-у! Сука! Погоны еще наши надел! — с ненавистью в голосе проговорил он.
Немец отшатнулся, схватился рукой за щеку. Из носа и разбитой губы брызнули струйки крови. Он промычал что-то нечленораздельное и вдруг, изловчившись, выдернул из-за голенища сапога кинжал с массивной ручкой и тонким лезвием.
Никто ничего не успел толком понять — и сержант в один миг рухнул бы, схватившись за перерезанное от молниеносно и профессионально нанесенного удара в горло, если бы не молодой солдатик, быстро среагировавший на неожиданное движение немца. Автоматная очередь прошила грудь диверсанта, и он, покачнувшись, рухнул плашмя с высоко вытянутой рукой, сжимающей кинжал, всего в полуметре от сержанта. Тот стоял бледный как мел.
Словно очнувшись, сержант с ненавистью выпустил в труп врага длинную очередь из своего ППШ[32], превратив безжизненное тело врага во что-то омерзительно хлюпающее и расползающееся по мокрой земле. Остальные немцы в животном страхе сбились в кучу, ожидая неизбежной расправы.
Командир оперативно-разыскной группы лейтенант Михайлов, брезгливо пошарив в карманах пропитанной кровью гимнастерки убитого, достал оттуда документы: небольшую серую книжечку с надписью «Народный Комиссариат Обороны СССР» — удостоверение личности, вещевую книжку офицера Красной Армии и два временных удостоверения о награждении медалями «За боевые заслуги» и «За отвагу».
— Ясно! — ни к кому не обращаясь, проговорил лейтенант. — Задержанных обыскать и в машину! Прозоров, — обратился он к сержанту, еще не пришедшему в себя, — обеспечь надежную охрану и не делай больше глупостей! Понял?
Сержант, как будто очнувшись, привычно ответил:
— Есть, товарищ лейтенант.
Через час захваченных диверсантов затолкали в темный и насквозь продуваемый сарай на самой окраине небольшого немецкого городка, расположенного на берегу реки Дейме[33]. Обе двери, закрытые на тяжелые железные засовы, сторожили солдаты из взвода охраны, приданного управлению контрразведки «СМЕРШ».
Стылая мартовская ночь давала о себе знать. От кирпичных стен сарая веяло ледяным холодом, и только в самой середине, там, где были свалены в кучу какие-то доски, казалось, было чуть теплее. Пахло сыростью, гнилью и еще чем-то, похожим на мазут. Ночь была темная. Разглядеть очертания помещения в наглухо закрытом пространстве было абсолютно не возможным.
Немцы, плотно прижавшись друг к другу, сидели на досках. Никто не спал. Да и спать в таком холодище было невозможно. Один из пленников, правда, полулежал, привалившись головой к опоре стропил. Закрыв глаза, он время от времени стонал, сжимая раненую руку. Русская медсестра перевязала ее, когда их доставили в поселок. Но боль после этого не утихла, а даже усилилась. Все были подавлены и молчали, считая, что участь их достаточно определенна. Некоторые из них уже не раз побывали в тылу советских войск и знали, что русские смертельно ненавидят предателей и шпионов. То, что с ними не расправились сразу после боя, ничуть не говорило о том, что диверсантам удастся избежать смерти. «Допросят, а потом расстреляют», — примерно так думая каждый.
— Ну, что, кажется, попались! — сказал один из них. — Мирус, ты проспорил мне ящик французского коньяка! Но, кажется, расплачиваться со мной будут уже русские. Ты слышишь меня?
В ответ не раздалось ни возгласа. Все молчали, и только раненый продолжал тихо и жалобно стонать.
— Мирус! Дерьмо! Ты что, оглох?
— Заткнись! Оставь меня в покое! Скоро русские начнут допросы, и ты еще сможешь блеснуть своим красноречием. Они подпалят твои тараканьи усы!
Кто-то в темноте слегка усмехнулся.
— А, это ты, Иоганн! Чего ржешь? Твоя шкура ничуть не дороже моей! На месте русских я за нее не отдал бы и пфеннига!
— Копейки!
— Что-о-о?
— Копейки, говорю.
— А, иди ты в з…!
Наступила долгая пауза. Никто не хотел ни о чем говорить. Все было предельно ясно. Война подходит к своему концу. Германия в руинах. Русские не сегодня завтра возьмут Кёнигсберг. Впереди — самое лучшее — сибирские лагеря, но скорее всего — пуля в затылок у стены любого сарая, может быть, этого самого, в котором они коротают свою первую ночь пленников.
Тот, что начал разговор, встал, похлопал себя занемевшими от холода руками по бокам и сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, как будто разминался на занятиях по физической подготовке. Тихим голосом, почти шепотом, но так, чтобы слышали все, он сказал:
— Мне глубоко плевать, что каждый из вас скажет на допросе у русских. Тем более что это не имеет теперь никакого смысла…
— Но, господин шарфюрер[34], долг чести…
— Заткнись, Мирус! Ты не на собрании молокососов из гитлерюгенда!
— Господин шарфюрер…
— Я сказал, заткнись! Тут нет шарфюреров! Здесь есть только солдаты вермахта! Ублюдок! Ты первый всех сдашь! Из-за своей глупости!
Раздался какой-то клокочущий звук, и послышалась возня в том месте, откуда доносился шепот человека, которого назвали шарфюрером.
— Ах ты, скотина! — громко вскрикнул он.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
