– Если вам нечего больше предложить мне для боя, я буду сражаться тем, что есть.
Двое утэнов встревожились. Они вовсе не собирались предлагать мальчику себя для службы, а хотели только подразнить его. Теперь один из них встал: его звали Горгодумн, рыжеволосый, рыжебородый воин, в неполном боевом облачении – в зеленой куртке, обшитой кожаными пластинами, и с бронзовым ожерельем на мощной шее.
– По какому праву ты занял середину?
– Мне некогда было выучить свои права, – громко ответил Кимон. – Когда началась резня, меня схватили за шкирку и уволокли в Страну Призраков. Я тогда только начинал учение. Но этот щит принадлежит правителю Урте, моему отцу. С ним он шел, когда мы принесли огонь в лес Герна на закате дня в середине зимы. – Мальчишка похлопал ладонью по изображению коршуна на церемониальном щите. – Этот коршун удержался на коне зимой. Он дождался весны. В ночь, когда меня унесли в убежище, этот щит был у меня на спине. Я объявляю его своим! Пусть коршун на коне станет нашим знаменем. Под ним мы отвоюем Тауровинду.
– Там мертвая земля, – кисло проворчал Горгодумн. – Без Урты исполнилось пророчество друида Скиамаха. Три мертвые земли. И на второй мы стоим ныне. Страна захвачена, сожжена и покинута. Нам некуда возвращаться.
Кимон взмахнул доставшейся ему от Горгодумна куриной костью.
– Однако ты вручил мне свой меч и копье, – заявил он и услышал в ответ сдавленные смешки.
– Там не за что сражаться, – не сдавался Горгодумн.
– Не за что? – негодующе повторил Кимон. – Священная роща, сад в крепости, весны, жизни наших предков, страна, которую унаследуют наши дети! Пока мы – все, что осталось от корнови. Но в Стране Призраков ждут Нерожденные, и они населят поля и леса, которые мы возделывали, в которых мы охотились с незапамятных времен.
– Тела моих сыновей лежат непохороненными где-то на МэгКата. Их выкинули на равнину духи, но убило железо.
Кимон на миг запнулся, не находя слов, и тогда слабый голос, девичий голос, пробормотал:
– Если ты не отомстишь за их смерть, то не только земля ляжет мертвой в стране корнови.
Горгодумн хлестнул взглядом Мунду, поднявшуюся со своего места за кругом лавок. Лицо его было мрачно, и он качал головой – но промолчал.
Рядом с ним поднялся его широкоплечий брат, Морводумн. Он положил на стол свой меч, острием к середине.
– Нас слишком мало, чтобы взять крепость, защищенную сильным отрядом.
– Нужно собрать войско, – согласился Кимон. – Из Коритании, дружественной моему отцу, из Тринованты, если они согласятся сражаться за обещанную плату… Можно послать к паризиям. Не может быть, чтобы больше никто не выжил.
Я не стал говорить Кимону, что земли коритани на восток до самого моря тоже пусты, и только деревянные идолы остались вместо всадников и копьеносцев, собиравшихся некогда в сильные отряды.
Теперь заговорил стройный юноша по имени Дренда:
– А кто поведет войско? Ты сын правителя, но ты слишком юн.
– И все же я поведу войско, – властно произнес Кимон. – Однако я жду от каждого из вас мудрых и обдуманных советов. Мы не за славу сражаемся и не за чужие стада. Не за дань. Не за расширение охотничьих угодий. Мы возвращаем нашу землю, изгоняем Мертвых из страны, отсылаем Нерожденных дожидаться своего срока. Я сделаю это в память отца и матери. И моя сестра выкажет такое же мужество. Мы теперь на границе мертвой земли, но Мунда права: пока мы сидим сложа руки, мы так же мертвы, как земля, которую мы называли своим домом.
Все, кроме Горгодумна, смотрели теперь на Кимона с большей теплотой, захваченные, вероятно, скорее его уверенным тоном, чем содержанием речи. Да и сам рыжий воин казался скорее озадаченным, нежели разгневанным.
Позже меня позвали к Арбаму. Ему уже рассказали о выступлении внука перед утэнами и женщинами-старейшинами.
Арбам сообщил мне, что несколько отрядов, уцелевших при осаде Тауровинды, стоят теперь в холмах на севере, в узком извилистом ущелье к югу и на озере в лесу Андиарид – «серебряных рогов».
Потом Арбам сжал мою руку, удивив меня силой пожатия. Я ощутил биение его сердца. Он еще висел между землей и небом, но все больше тянулся к жизни. А жизнь приходит туда, где ее ждут. Он впитывал жизненную силу прямо из влажного воздуха долины!
– Ты не хуже меня знаешь, – заговорил он, – как теснит нас Страна Призраков. Наш отряд окажется против целой армии теней. Я горжусь детьми, но, сдается мне, Урта все-таки вернется, и тогда… Ты понимаешь, что такое для него – узнать, что вся семья погибла? Прошу тебя, позаботься, чтобы при любых обстоятельствах – при любых! – дети остались живы. Ты ведь сумеешь? Скажи, Мерлин?
– Разумеется, это вполне в моих силах, – заверил я старика.
Пальцы, стискивавшие мою руку, разжались. Арбам, прищурившись, следил взглядом за стаей нарисованных зверей, которые как бы текли по потолку этого дома. Словно табун лошадей и рогатых оленей из лихорадочного сна. Странное это было пристанище.
– Не понимаю, в чем дело, – задумчиво проговорил он. – Что гонит их через реку? Я все думал, пока лежал здесь, и никак не могу понять, чем не устраивает Призраков их собственное царство… мне, когда я смотрел с холма Плача, и даже с берега, казалось, что в этих лесах и полях есть все, чего пожелает душа. Я был бы счастлив там. Если эта царапина у меня на сердце откажется зарастать, я не прочь поохотиться в лесах, добраться до островов… Что их так разъярило, что внушило им такую воинственность? – Мы на мгновение встретились взглядами. – Так и слышу, как ты думаешь: не ему, мол, об этом спрашивать. Но ты сам будь начеку, Мерлин. Ты видишь дальше всех, кого я знаю.
– Мне все время об этом говорят.
Он уже не слушал меня. Он сказал все, что хотел, просто и откровенно: заручился моим согласием позаботиться о детях и не пренебрегать своим даром, чтобы разобраться в происходящем.
Утэны между тем словно очнулись от сна. Все рвались в славный поход, ревнуя друг к другу и соперничая между собой. На сбор войска посылали всего четверых, и они затеяли игры и поединки за право покинуть лагерь изгнанников. Среди победителей оказался Горгодумн, Киммен и молодой витязь Мунремур со своим молочным братом Сетерном. Все четверо подстригли бороды, заплели волосы, пропитали воском кожаную одежду и высокие сапоги, смазали бронзовые накладки, которыми прикрывали самые уязвимые части тела. Каждый взял тонкие дротики – «сколько захватит рука». Это оружие годилось и для пешего, и для конного, и для ближнего боя. Кузнецы заботливо выровняли и заточили им длинные железные мечи. Напоследок каждый нацепил обереги на кожаные куртки и штаны.
Амалгайд, поэт, согласился сложить о каждом короткую песнь, хотя ему трудновато оказалось найти доброе слово для Горгодумна. Тот лишь повел плечами, равнодушно заметив: «Язык певца – что бычий уд».
