Ну и как вам это, а? Хороша штучка наша Ирен? Пусть не убийца, но почти сообщница. Слышала, как убивали, знает что-то такое, что сужает круг подозреваемых до четырех человек, и намерена молчать в тряпочку! Ну ничего, я это дело поправлю. Все Витьку доложу.
А может, не надо? Вон, я ему сегодня на Ирен уже настучал, а он и ухом не повел. Может, я сначала сам додумаюсь, кто качка порешил? Я, конечно, не такой шибко умный, как Эдик с Ирен, и не врубаюсь, как это можно НИ-ЧЕ-ГО не увидеть и сделать из этого вывод, что убийца - мужчина, да не просто, а один из четырех человек. Но поверим Ирен на слово. И хотя я не Эдик, но мозги у меня имеются.
Сколько у нас мужиков? Я, Эдик, Базиль, Эжен, Жоржик, Джованни, Чезаре, Игнат, да сэры - Джон с Гарри. Всего десять. Меня, понятно, исключаем. Сэров тоже можно смело отбросить. По словам Ирен, все это произошло после разгрузки календарей. Так вот, после разгрузки сэры сразу укатили за рекламными листовками. Кстати, когда они разгружали, я с ними немного покалякал за сигареткой, и пока мы в курилке стояли, подошел Жоржик, подымил с нами и пожаловался, что его к клиенту с образцами посылают куда-то к черту на рога. После я его уже не видел. Значит, Жоржика тоже долой. Остаются шестеро. И всего-то делов - присмотреться к ним повнимательнее, понаблюдать. Убийца всегда себя чем-нибудь да выдаст.
7
Разговор с Эдиком не то чтобы успокоил Ирен, но снял с ее души изрядную долю тяжести. И хотя вылазка определенно не пошла ей на пользу, - по правде говоря, Ирен чувствовала себя совсем скверно, - она была рада, что нашла в себе силы приехать. Силы не только физические, но и душевные. Бог знает, каких мучений ей стоило решиться на этот шаг! Признаться человеку, которого ценишь и уважаешь, в том, что не исключаешь его причастности к убийству, - не шутка. Если Эдик невиновен, то подозрения Ирен и ее готовность закрыть на них глаза могли оскорбить его в лучших чувствах. Легкий налет цинизма, который он демонстрировал, не мог ее обмануть. Как правило, люди, бряцающие своим пофигизмом и насмешливой снисходительностью к нормам морали, по сути, весьма уязвимы и добропорядочны.
С другой стороны, если убил все же Эдик, то неопределенность для него мучительна, как изощренная пытка. Он знает, что Ирен была там, в холле. Заметила ли она что-нибудь? Если да, то что собирается предпринять? Вот уж, без преувеличения, вопрос жизни и смерти. Ирен не могла оставить этот вопрос без ответа, понадеявшись, что Эдик примет ее молчание за неведение. С его страстью к лицедейству, воспринимая мир, как подмостки, сколоченные для его бенефиса, он обладал невероятно чутким ухом, потрясающей способностью чувствовать реакцию публики. Попробуй Ирен вести себя так, будто ничего не произошло, и он, моментально распознав фальшь, пришел бы к очевидному выводу: она ЗНАЕТ. Она стала бы для него воплощением смертельной опасности, бомбой со скрытым часовым механизмом. А Ирен вовсе не хотела ни мучить Эдика, ни подвергать их дружбу такому непосильному испытанию.
Что ж, теперь ему известно то немногое, что она знает. Известно, что она не собирается ничего предпринимать... Честно говоря, и после разговора с Эдиком сомнения не покинули Ирен. Не покинули, хотя его поведение самым убедительным образом свидетельствовало о его невиновности, хотя его лицо, каждое его слово дышали искренностью. Если бы она не знала о лицедейском даре, об актерском чутье Эдика, ему невозможно было бы не поверить. Но знание оставляло лазейку для сомнения. Во-первых, пресловутый Эдиков дар, а во-вторых... Во-вторых, три прочих претендента годились на роль убийцы еще меньше Эдика. Сама мысль о том, что кто-то из них способен лишить человека жизни, казалась смехотворной.
"И все же убил кто-то из четверых... Кто?"
Ирен помотала головой, отгоняя навязчивый вопрос, и, почувствовав озноб, поплотнее запахнула пальто. Все, она решила больше не думать об этом! С Эдиком она поговорила, главную заботу сняла, а дела остальных ее не касаются. Нет, остальные трое ей тоже симпатичны, Ирен охотно развеяла бы их тревогу, но не настолько она с ними накоротке, чтобы затеять такой деликатный разговор. "Знаешь, я предполагаю, что ты можешь оказаться убийцей, но ты не волнуйся, я не собираюсь поднимать по этому поводу переполох". Хорошенькое признание. И между прочим, от него за версту несет провокацией.
"Провокация? Почему мне пришло в голову это слово? На что может спровоцировать такой разговор? На новое убийство? Почему мои мысли постоянно возвращаются на этот путь? Почему со вчерашнего вечера меня не покидает ощущение опасности, предчувствие беды? Вот и сегодня, в разговоре с Эдиком ляпнула: "если со мной что-нибудь случится..." Ведь не думаю же я, в самом деле, что один из этих четверых способен меня убить? Бог мой, они же не кровавые злодеи, а милые, славные люди, они прекрасно ко мне относятся... Пусть кто-то из них убил того субъекта, но тот наверняка был бандитом, он даже мертвый напоминал опасного хищника. Столкнешься с таким на узкой дорожке, и станет уже не до интеллигентских заморочек. Тут или ты, или он. Но я-то - другое дело..."
Подойдя к метро, Ирен по легкому головокружению и сердцебиению поняла, что у нее опять подскочила температура. "Пожалуй, за тридцать девять будет. Еще сорок минут тряски в набитом вагоне, и я - труп. Лучше возьму такси". Но поймать такси в час пик, да еще у вокзала, оказалось непросто. Через десять минут Ирен сдалась и побрела к ближайшему кафе, чтобы выпить аспирина, горячего кофе и подождать, пока ей не полегчает.
"Ну вот, думала обернуться за два часа, и застряла неизвестно на сколько. Как бы меня Лиска не хватилась! Конечно, она думает, что я сплю, но может и заглянуть, проверить... Не дай Бог, позвонит Петеньке!" Мысль о Петеньке вызвала чувство вины, нежность и смутное, не передаваемое словами ощущение - будто сердца коснулась мягкая и пушистая теплая лапка. "Бедный Петенька! Как он не хотел уезжать! Какого труда мне стоило убедить его, что за мной прекрасно поухаживает Лиска, что мы должны уберечь от заразы малыша. Как они там справляются вдвоем?"
Наконец Ирен почувствовала себя сносно и без опаски рассталась с неудобным пластиковым стулом и убогим кафе, где нашла временное пристанище. Людской поток уже схлынул, и ей удалось быстро остановить машину.
В салоне она задремала, но вскоре мерное покачивание и запах бензина спровоцировали приступ дурноты. Ирен часто укачивало в машинах, потому она и предпочитала метро, несмотря на все его неудобства. Иногда ей удавалось побороть тошноту, пососав леденец, но сегодня номер не прошел - с каждой минутой потребность в пакетике становилась все настоятельнее. Не дотерпев до дома каких-нибудь пяти минут, Ирен сдавленно попросила водителя остановиться, быстро сунула ему в руку сотенную бумажку и выскочила, прижимая к лицу платок.
Остаток пути, минут двадцать неспешным шагом, она решила одолеть пешком. В этот час ее любимая аллея была пуста. Ранняя темнота и холод разогнали моционствующих пенсионеров и родителей с колясками. Даже компании подростков и влюбленные парочки предпочли теплые подъезды. А Ирен нравились холод и темнота. Нравилась пустынность аллеи. Нравилось одиночество. Да, теперь, когда у нее появились Петенька и малыш, одиночество больше не вызывало у нее протеста. Оно манило ее, как манит прохладное море в жаркий день.
