Он привстал, показывая, что совещание завершилось, но Уокер больше не мог молчать. Он обрушил кулак на стол с такой силой, что карандаш подскочил и упал с громким стуком.
— Вы что, спятили?! — прогремел министр обороны. — Разве не слышали, что сказал вице-президент? То, что вы предлагаете, является предательством! А как же конгресс? Американский народ? Они тоже должны сказать свое слово!
Грейс долго молча смотрел на него. Наконец ответил.
— Конгресс уже сказал свое слово, одобрив в сорок шестом году закон о чрезвычайных полномочиях в военное время, — натянуто промолвил президент. — Что касается американского народа, напоминаю, что в ноябре сорок восьмого года меня переизбрали на третий срок, и это не имеет прецедентов в нашей истории.
— А теперь, — с вызовом продолжал он, — я позволю себе сделать поправку к заявлению о том, что всякий, кто не разделяет вашу идеалистически глупую точку зрения, является изменником! — Помолчав, Грейс несколько успокоился. — Пока что, Генри, я склонен считать, что вы просто перетрудились и огорчены нашими потерями.
Затем его голос снова стал жестким.
— Но если я ошибаюсь и вы желаете покинуть свою должность, то вам известно, как подается прошение об отставке. — Встав, президент обратился к собравшимся: — Совещание окончено.
Вице-президент Маккаллен оказался единственным, кто бросил на Уокера сочувствующий взгляд. Грейс вышел из зала, и прочие члены кабинета последовали за ним.
Когда все ушли, Уокер запрокинул голову назад и закрыл глаза, борясь с отчаянием, грозившим захлестнуть его с головой. Он нажал кнопку, и диктофон перестал работать.
Остальной мир продолжал вращаться.
Глава четвертая
ПРОГУЛКА В ПАРКЕ
Восточная окраина национального парка Бэдлендс, штат Южная Дакота
Понедельник, 19 ноября 1951 года
Потрепанный в боях СВВП «Очаровашка» вынырнул из низких серых туч, поднимая над землей маленькую вьюгу.
С глухим стуком шасси самолета коснулось земли, и Хейл поднялся на ноги. Одежда на нем была в четыре слоя, включая белую куртку на меху и такие же штаны. Перед самым вылетом ему сделали укол противовирусной сыворотки, и помимо стандартного ранца Хейл захватил сумку с патронами и гранатами и белый рюкзак. Основной упор делался на лекарства, продовольствие и боеприпасы. Прочее было сокращено до минимума, чтобы сохранить вес груза в разумных пределах.
Хейл взял с собой дробовик «Россмор-236» для близкого боя и снайперскую винтовку «L-23 Фарай» для поражения целей на расстоянии до шестисот ярдов. Впрочем, он рассчитывал по возможности избегать контакта с неприятелем.
Последним, но тоже очень важным элементом экипировки были лыжные палки и снегоступы, которые Хейл собирался надеть сразу, как только окажется на земле. Его размышления прервал подошедший пилот «Очаровашки», высокий, тощий летчик по имени Харли Первис. Он был в изрядно поношенной кожаной куртке, бейсболке и меховых унтах. За идеальные черты темно-коричневого лица еще в летной школе Первису дали позывной «Голливуд».
— А ты просто чокнутый, приятель, — сказал Первис, похлопав Хейла по плечу. — Ты ведь понимаешь, что за все это можешь поплатиться лейтенантскими шпалами.
Чтобы перекрыть рев двигателей, ему приходилось кричать во всю глотку.
Хейл знал, что Первис говорит правду, но ему было все равно. Он устал быть трупом.
Как и все «часовые», Хейл официально числился погибшим в бою, все родные считали, что его нет в живых. Эта предосторожность принималась, чтобы не допустить утечку совершенно секретной информации о программе АСНИП.
Но химеры продолжали неумолимо продвигаться по родному штату Хейла, Южной Дакоте. Почти все гражданское население покинуло свои дома или погибло. Как следствие, Хейл понятия не имел, что сталось с его матерью, отцом и сестрой. Живы ли они?
Этот вопрос терзал Хейла с тех самых пор, как он возвратился из Англии, а все попытки выяснить хоть что-то оставались бесплодными. Никого из его родных не было в списках обратившихся в охраняемые лагеря. Быть может, они просто не пожелали воспользоваться тем, что отец Хейла назвал бы подачкой? Или их уже нет в живых? Погибли, как и миллионы других людей по всему миру?
Хейл был полон решимости это узнать.
— Да, — ответил он, — если меня поймают, придется обращаться к тебе «сэр», а вот это будет просто нелепо.
— Вообще-то, я первый лейтенант, а у тебя только одна шпала, так что ты и так должен обращаться ко мне «сэр», — с шутливым высокомерием заявил Первис. — И я не собираюсь расставаться со шпалами… Так что если тебя схватят бродящим в этих краях, не забудь соврать насчет того, как ты сюда попал.
— Совру, не переживай, — заверил Хейл. — Да, можешь считать, что полностью расплатился за свой должок. Кстати, где ты так научился играть в покер? В пансионе благородных девиц?
— В Калифорнийском университете! Но, проиграв такому ничтожеству, как ты, я прихожу к выводу, что пора немного освежить свои знания. — Затем он снова стал серьезным. — Помни, тридцать шесть часов, это все, что я могу тебе дать! И еще одно…
— Да?
— Береги себя… Будет жаль, если какой-нибудь гибрид отстрелит тебе задницу и слопает ее на обед.
Молча усмехнувшись, Хейл помахал на прощание рукой и выбрался из самолета через задний люк. После прыжка с высоты в один фут его ботинки погрузились в рыхлый снег на четыре дюйма — верный признак того, что без снегоступов не обойтись.
Хейл знал, что Первиса ждет боевое задание, поэтому он покинул место высадки бегом, чтобы поскорее дать «Очаровашке» снова подняться в воздух. Отбежав, он еще раз помахал рукой в сторону кабины и увидел, как летчик в ответ поднял вверх большой палец. В носовой части СВВП была нарисована темнокожая красотка, и только сейчас Хейл обратил внимание, что один глаз у нее прикрыт в насмешливой улыбке. Двигатели взревели, поднимая снежные вихри, и самолет взмыл в воздух.
Хейл проводил его взглядом. Только когда самолет скрылся в свинцово-сером небе и гул его двигателей растаял, Хейл в полной мере ощутил важность принятого решения. Может, он действительно сошел с ума, но что ему оставалось делать?
Если его родных нет в живых — что ж, свыкнуться с этим будет нелегко. Однако неизвестность еще хуже. Фрэнк и Мери Фарли не были его родителями. Мама и папа умерли в двадцать четвертом во время эпидемии гриппа. Но чета Фарли воспитала Хейла как родного сына, и сейчас он хотел сделать для них то, что должен был сделать сын для отца с матерью, а именно, помочь им, если такое еще было возможно.
Хейл отыскал место, где почти весь снег сдуло ветром, уселся на землю, привязал снегоступы к ботинкам и снова поднялся на ноги при помощи лыжных палок. Затем, проверив направление по компасу, он тронулся в путь.
Верхний слой снега подмерз, и каждый раз, когда Хейл опускал снегоступ и переносил на него вес тела, слышался тихий хруст ломающегося наста. В детстве Хейл частенько ходил на снегоступах, однако с тех пор прошло много времени. Ключ к успеху был в том, чтобы ставить ноги на определенном расстоянии друг от друга: если слишком далеко — быстро устанешь, если слишком близко — снегоступы будут задевать за голени.
