Одна из ведьм была чудовищно толстой, с мясистым лицом и заплывшими жиром глазами. Она сидела на полу – ни дать ни взять, слишком туго набитая тряпичная кукла в бесформенном балахоне – и пальцами, похожими на жирных червяков, шевелила над кувыркающимся по доске кубиком. Рядом с ней лежал кожаный мешочек – кожаный мешочек Эскаргота! На землю из него выкатилось несколько шариков.
– Эй! – от неожиданности крикнул Эскаргот, страшно удивленный и исполненный решимости вернуть свой мешочек.
Толстая ведьма широко ухмыльнулась, словно обрадовалась, что он заглянул на огонек, словно ждала его. Она взяла один из шариков, немного полюбовалась им при фонарном свете, а потом бросила в котел, который громко зашипел, задымился и выпустил к потолку облако вонючего пара; оно закружилось по маленькому помещению, распространяя тошнотворный запах крови.
Эскаргот отпрянул, случайно столкнув фонарь с подоконника в комнату. Он услышал глухой удар тыквы о земляной пол как раз в тот миг, когда одно из крыльев мельницы пронеслось у него за спиной, ободрав ему затылок и задев по уху. Следующая лопасть, подгоняемая внезапным порывом ветра, подхватила Эскаргота за куртку сзади, и торчащие прутья обломанной решетки, словно пальцы, вцепились ему в воротник и в волосы.
Не успев даже крикнуть, Эскаргот взмыл по широкой дуге вверх – вслед за котом, проделавшим тот же путь чуть ранее. Он судорожно шарил в воздухе заведенными назад руками, пытаясь ухватиться за хлипкую решетку крыла. Безусловно, эта штука должна остановиться под тяжестью его тела – либо остановиться, либо просто-напросто обломиться. Он покатится вниз по склону холма со свернутой шеей. Эскарготу удалось упереться пяткой в одну из перекладин решетки и схватиться правой рукой за планку над головой. Выскользнуть из куртки будет нетрудно, но он сильно сомневался, что захочет сделать это, – по крайней мере, пока не опустится чуть ближе к земле.
Поэтому он продолжал судорожно цепляться за крыло, которое набрало скорость на спуске и чуть замедлило движение на подъеме; из мельницы доносился кудахтающий смех. Перекладина у него под ногой хрустнула; пятка проломила перекладину, уперлась в следующую и проломила ее тоже. Куртка затрещала, и Эскаргот сполз на дюйм ниже, чувствуя мучительный приступ тошноты. Крыло вновь достигло высшей точки и стремительно полетело вниз, к лугу. Эскаргот непроизвольно вскрикнул, ожидая, что сейчас разобьется в лепешку о землю. Потом он вновь взмыл вверх с сильным порывом ветра, который, казалось, внезапно превратился в ураган. Туман завивался тонкими струйками вокруг его головы, постепенно бледнея и рассеиваясь, а он кружил все быстрее и быстрее, оборот за оборотом; луг, лес, холмы и красное зарево заката вихрем проносились у него перед глазами, сливаясь в одно расплывчатое пятно. Наконец, одуревший от головокружения Эскаргот, подвешенный к крылу мельницы за ворот куртки, нелепо вздернутой к плечам и шее, резко остановился на самом верху, прямо напротив окна на втором этаже.
Там на дощатом полу сидел кот, сжимавший в лапах съежившуюся от страха жирную мышь. Он играл с ней – то выпускал из когтей, то подхватывал зубами, – а потом вдруг вперил взор в болтавшегося за окном Эскаргота, который в ужасе таращился на кота, теперь ясно понимая, что фонарь из тыквы и в самом деле выставили на окно внизу, чтобы привлечь к мельнице кого-то: Эскаргота. Кот пошел рябью, расплылся, задрожал, увеличился в размерах, снова сократился – а потом в мгновение ока превратился в Лету, которая сидела на полу, держа в руках подписанный том Дж. Смитерса, изодранный и грязный, с оторванным переплетом, висевшим на нескольких длинных нитках. Потом она опять обернулась котом, трясущимся от беззвучного смеха, сжимающим в зубах мышь. Крылья мельницы дрогнули, пришли в движение и сделали еще один оборот; а когда Эскаргот вновь завис напротив верхнего окна, он увидел ухмыляющуюся Лету, в глазах которой отражался красный свет зари. Она опять вся пошла мелкой рябью, замерцала и превратилась в черного кота, а потом – в сгорбленную старуху с белесоватыми глазами и седыми волосами, похожими на паутину.
Куртка треснула в последний раз, и крыло ветряка изогнулось под тяжестью Эскаргота, когда он ухнул вниз, судорожно шаря руками по сторонам в отчаянной попытке уцепиться за что-нибудь, пробивая пяткой хрупкие перекладины решетки одну за другой. Он сорвался в пустоту, налетел на следующую лопасть, проскользил по ней и рухнул на землю. Потом он вскочил на ноги и во весь дух помчался через луг к дороге, навстречу милым сердцу огням городка Твомбли. Эскаргот не имел ни малейшего желания оглянуться назад и, вполне возможно, превратиться в камень под действием колдовских чар. Он бросился прямиком к дому Смиглза и безостановочно колотил кулаками в дверь, пока старый Смиглз, в ночной рубашке и колпаке, с растрепанными седыми волосами, не распахнул дверь с проклятием.
– Завтра уже настало, – выдохнул Эскаргот. – Давайте мои деньги.
4. «РАЗДАВЛЕННАЯ ШЛЯПА»
К тому времени когда у него перестала кружиться голова, Эскаргот уже успел проскакать не одну милю по дороге вдоль реки на непокладистой лошади, купленной слишком поспешно и слишком дорого. Тянувшийся по правую руку лес казался мрачным и темным; земля под дубами и кустами болиголова была усыпана красно-коричневыми листьями и утыкана трухлявыми пнями. Солнце еле ползло по небу, словно изнывая от усталости и собираясь нырнуть в реку; время от времени на него наплывали медлительные облака, и тогда дневной мир погружался в полумрак.
Эскаргот был голоден. Даже засоленная рыба, которую он выбросил на луг (когда это было, неужели только позапрошлой ночью?), начинала казаться ему крайне соблазнительной. Дважды он останавливался, чтобы набрать ягод, но стояла поздняя осень, и ягоды были сморщенными или совсем мелкими, – возможно, они спасали от голодной смерти, но простой голод не утоляли. Среди прелой листвы и пожухлой травы, устилавших землю под деревьями, во множестве росли грибы, и будь у Эскаргота, например, немного масла и чеснока… Но масла у него не было, как не было и ни малейшего желания жевать сырые грибы. Он хотел жареного мяса с картошкой или мясного пирога с миской соуса.
Много недель по дюжине разных причин Эскаргот собирался покинуть Твомбли. И вот теперь его выгнали из города – по крайней мере, так казалось – и в довершение ко всему выгнали голодным. Когда он наконец принялся обдумывать последние события, все случившееся показалось ему не лишенным смысла. Вполне вероятно, все напасти последнего времени насылались на него с некоей целью. Во всяком случае, его бегство из города явилось результатом всех предшествующих преследований и притеснений. Ведьмы отлично справились с делом, напугав его до полусмерти и заставив покинуть город, – но куда он бежит? Вниз по реке, по следам гнома и старухи – или Леты? Или обеих? Или всех троих? У Эскаргота путались мысли.
В глубине души он не верил, что Лета – ведьма, что она и слепая старуха – один и тот же человек. Но зрелище, прошлой ночью представшее перед ним в окне мельницы, убеждало в обратном. «Вполне возможно, всеми своими сомнениями я обязан единственно моему тщеславию», – подумал Эскаргот. Он определенно предпочитал верить, что вовсе не явился жертвой розыгрыша, что редкие, но восхитительные знаки внимания Лета оказывала ему совершенно искренне.
