— Там позиции четвертого взвода, — разъяснил Полесьев. — И уже командира убили.
При этих словах Тищенко снова грустно покачал головой.
— Знаю, — изменившимся тоном сказал Полищук. — Мне докладывали.
— Здесь до вас тоже рота была, — заговорил Тищенко. — Как раз напротив этой высоты. И четверть личного состава с высоты посшибали. Каждый день по два, по три человека. Негодяи!
— Да, — вздохнул Полищук. — У Кононова, бедняги, под конец меньше взвода осталось. До этого, конечно, бои были, но много он здесь потерял.
— Кстати, ты его видел вчера? — спросил Полищука комбат.
— Кононова-то? — переспросил Полищук и тут же ответил. — Видал! Он с ребятами своими вечером в машину грузился. Они ж до нас еще вон сколько были, давно пора было заменить.
— А я с ним даже проститься не успел, — посетовал Тищенко. — Как в полк вызвали, так тут теперь с разведчиками.
Он замолчал на полуслове. Полищук покосился на Глухова. Но тот, казалось, не слушал их разговора — был весь погружен в свое радио.
— А неужели нельзя эту высоту взять? — спросил Полесьев.
Полищук посмотрел на него, потом сказал, усмехнувшись:
— Пробовали. Проводили даже разведку боем.
— Ну и что?
— А не вышло ничего. Только людей угробили. У них по центру заминировано все, а с левого фланга не подступиться — с того берега прикрывают.
— Артиллерию бы использовали, танки, — удивляясь таким действиям, сказал Полесьев.
— Артиллерию! — рассмеялся Полищук. — Так они и помогут! Они там сидят, каждый снаряд считают.
— По ним, лучше пусть несколько человек в день погибнет, чем снаряды расходовать, — зло сказал Тищенко. Потом, решив, видимо, что не в артиллеристах дело, добавил: — Они-то, конечно, не виноваты — приказ такой.
— Ну а танки, — настаивал на своем Полесьев.
— Танки?! — На лице Полищука отразилось неподдельное изумление. — Мы танки, милый мой, здесь и не видели. Я уж не помню, когда о них, о наших-то танках, и слышал последний раз.
— Да… — протянул Полесьев.
— Вот такие дела, — уже уравновешенно и спокойно сказал Полищук.
В это время за окном хаты послышался шум подъезжающей машины, а через секунду — визг тормозов.
— Подполковник приехал, — кивнул на окно Полищук.
— Пойду встречать, — поднялся из-за стола Тищенко и направился в сени.
Глухов посмотрел ему вслед, потом опять склонился над рацией.
— Подполковник Еланин — командир полка, — разъясняюще шепнул Полищук Полесьеву.
Через минуту на пороге оказался подполковник Еланин. При его появлении оба офицера поднялись и приложили руки к козырькам фуражек.
Подполковник был среднего роста человек, лет пятидесяти, с рыжеватыми с проседью усами и русыми, начинающими седеть на висках волосами. Одет он был в защитного цвета обмундирование, и, если бы не по три шпалы в петлицах, его можно было принять, по крайней мере издали-то уж точно, за какого-нибудь командира взвода или роты — настолько моложавой, подтянутой и аккуратной выглядела его фигура.
— Вольно, — распорядился Еланин, вскинув руку к фуражке и отвечая на приветствия офицеров.
И сразу же обратился к Глухову:
— Ну как?
Глухов, ожидавший услышать какие-либо новости от подполковника, разочарованно покачал головой.
— Молчат.
Еланин прошел в комнату и, бросив фуражку на стол, опустился на лавку.
— Что нового в штабе дивизии? — спросил Тищенко, подходя к подполковнику и садясь рядом с ним.
— Все так же. — Еланин искоса посмотрел на Полесьева. — А это кто — новый командир роты?
— Так точно! — Полесьев щелкнул каблуками.
— Командир новой роты, — поправил Полищук.
— Нам на пополнение прибыли? — продолжая рассматривать Полесьева, осведомился Еланин.
— На замену, — вместо Полесьева ответил Полищук. — Заместо роты Кононова.
— Ну и добре, — отозвался Еланин.
Потом поднялся, походил вдоль стола и, мельком бросив взгляд на Глухова, сказал:
— Радиста я вам скоро пришлю.
— Не надо, — поднялся Глухов. — Разрешите продолжать работу? — Потом, помолчав, добавил: — Я не устал!
— Не разрешаю, — ответил Еланин. — Устали.
И, обернувшись к Тищенко, произнес:
— Ну я поехал, капитан. В случае чего, сообщи.
Через минуту пятнистая «эмка» подполковника, развернувшись перед хатой, скрылась из виду.
— Вы тоже можете идти, — обратился Тищенко к Полесьеву.
Тот, отдав честь, покинул хату.
12
Лейтенант Егорьев сидел в своем блиндаже, когда дверь отворилась и вошел старшина Кутейкин. Старшина держал в руках котелок, накрытый сверху ломтем хлеба.
— Обед, — объявил он в ответ на вопрошающий взгляд Егорьева.
— Вы что ж, так и будете меня кормить? — рассмеялся тот. — И обед, и завтрак, еще ужин не забудьте.
Кутейкин усмехнулся.
— Время обеденное, — сказал он. — Шел я мимо кухни, дай, думаю, возьму товарищу лейтенанту супчика горячего.
— Ну спасибо, — поблагодарил Егорьев и, беря из рук старшины котелок, поинтересовался: — А вы сами-то ели?
— Ел, но не в этом дело, — махнул рукой Кутейкин и продолжал деловым тоном: — К нам во взвод пулеметчика прислали.
— Со станкачом? — обрадовался Егорьев.
— Нет, — разочаровал лейтенанта Кутейкин. — Ручняга.
— Ручняга у нас уже есть один, — расстроенно сообщил Егорьев.
— Ну и что, — таким голосом, как будто лейтенант пренебрегает бог весть чем, сказал Кутейкин. — У нас один есть, Желобов свой пулемет починил, да еще этот, новый, — вот уже три. А вы: «Ручняга у нас есть».
— Ну ладно, — рассмеялся Егорьев. — Я вам в таком случае говорю: «Очень хорошо!»
— Конечно, хорошо, — подхватил старшина. — Я еще таких людей не видел. Им пулемет прислали, а они не радуются. Странный вы человек, товарищ лейтенант.
— Не вам судить, — оборвал старшину Егорьев.
Тот пожал плечами, дескать: «Не мне, конечно».
Егорьев, расценив этот жест старшины как обиду, поспешил сгладить ее новым вопросом:
— А пулеметчик-то кто?
— О! — заулыбался Кутейкин. — Пулеметчик мой старый знакомый.
И, выглянув за дверь, старшина сказал кому-то:
— Заходи!
В блиндаж вошел человек среднего роста, в полевом обмундировании, крепкий, коренастый, с русыми волосами. Только глаза его смотрели почему-то жестко и холодно.
