Какой вечер пропал!
Баг тряхнул головой.
— Прошу простить, драгоценный преждерожденный Лобо… — Мимо него к окну с чемоданчиком прошел научник, человек невыразительной внешности, уже почти лысый. Баг хорошо знал его — то был весьма сведущий следознатец Управления Антон Иванович Чу, человек деятельный и немногословный. Не раз они с Багом работали вместе.
— Да-да, конечно… — Баг, чтобы не мешать, отошел от окна.
Все в кабинете говорило о достатке и высоком положении его ныне покойного хозяина: изразцовый высокий камин, дорогие, заполненные книгами шкапы с инкрустациями, редкие картины старых ханьских мастеров, икона Спаса Ярое Око в серебряном окладе, отделанном изумрудами, наградной драгоценный меч на отдельной подставке. «Ртищев Христофор Феодорович. Истиной правлению прозорливо помогающий», — прочел Баг на нефритовой пластине на ножнах подле иззолоченной гарды. — Ртищев… Ртищев…
Блеснула вспышка: научники приступили к работе. Их негромкие скупые реплики звучали буднично и по-деловому. Фотографирование. Осмотр места происшествия. Личность потерпевшего. Свидетели.
Рутина.
В дверях есаул Крюк отдавал вэйбинам какие-то распоряжения.
«Как-то он устало выглядит, — подумал Баг, доставая пачку «Чжунхуа», — а может, просто нездоров…»
Крюк поймал взгляд Бага и вяло улыбнулся.
— Что-то недавно жгли, — донесся до Бага голос второго научника, присевшего у камина, — что-то бумажное. Очевидно, книгу. — Научник подхватил пинцетом обгорелый ломоть переплета и ловко бросил в подставленный вэйбином прозрачный пакет.
— А что за книга? — заинтересованно спросил Баг.
— Пока не могу сказать точно… Только после приборной обработки пепла и обугленных остатков.
«То ли боярин сам жег перед прыжком… То ли кто-то из домашних уже после…»
Баг в раздумье достал роговую карманную пепельницу и вернулся к столу.
Бумаги. Много бумаг. Трогать их Баг не стал — не он ведет осмотр, в конце концов. Просто молча стоял, курил и смотрел.
«Александрийский Гласный Собор. Соборный боярин Ртищев, — прочел он красивую вязь на одном из лежавших сверху листов. — Проект челобитной о снижении налогов с высокотехнологичных предприятий, расположенных на территории Александрийского улуса…»
«Амитофо… Событие-то из ряда вон…»
К столу подошел завершивший обследование окна Антон Чу.
— Ничего такого, — пожал он плечами в ответ на вопросительный взгляд Бага, — на первый взгляд, никаких признаков насилия. Во всяком случае, у окна боярин был один. — И склонился над пепельницей.
Баг кивнул, загасил окурок и направился вон из кабинета — туда, где были слышны глухие женские всхлипы.
В соседней комнате, по виду гостиной, на узком диванчике с резной спинкой очень прямо сидела бледная величавая женщина, судорожно сжимающая в руках большую синюю шаль. Женщина смотрела перед собой невидящими глазами. С нею беседовали бледный есаул Крюк и печальный дежурный лекарь.
— Драгоценная преждерожденная… — уговаривал Крюк женщину, — прошу вас… Я понимаю, какое у вас горе, но прошу вас… Как это могло произойти?
— Как… Ничего я не могу вам сказать… — Ее губы дрогнули. — Ничего. Христофор, он… — Голос прервался.
— Вот, выпейте это, — усатый лекарь подсунул женщине чарку. — Непременно выпейте.
Она взяла чарку слегка дрожащей рукой и поднесла ко рту. Выпила. Половину. Другую половину расплескала. Но, кажется, не заметила этого. Глубоко вздохнула несколько раз. Крюк с пониманием глядел на нее, молчал.
— Все было как всегда, — сказала женщина тихо, выпуская чарку из пальцев. Лекарь успел подхватить. — Все как всегда. Даже помыслить не могла бы…
— Вам не показалось, что он озабочен чем-то? Подавлен?
— Все как всегда.
Крюк помолчал.
— Тут кто-то был, кроме него?
— Никого…
— А вообще сегодня его кто-либо навещал? Или, может, странные письма, звонки по телефону? Вы не слышали?
— Никого… И ничего. Пришел, как обычно. Сказал, поработает. Он всегда допоздна работает… Работал…
— Прошу вас, преждерожденная… Никого и ничего? Вы точно уверены?
Женщина мельком глянула на него с каким-то скорбным и одновременно высокомерным недоумением и вновь уставилась на обои. Чуть поджала породистые губы.
Есаул Крюк выпрямился, растерянно взглянул на Бага и развел руками. Достал платок и промокнул обильный пот.
— Вам нехорошо, еч Крюк? — понизив голос, спросил Баг.
— Что-то в последнее время… — Крюк кашлянул. — Ничего, ерунда. Вдова говорит, в кабинете было тихо, потом — вдруг грохот, звон, крик. Она вбежала, а Ртищев уже того. Прыгнул. Вынес собою стекло и прыгнул.
«Стало быть, — отметил Баг, — до нее тут никто побывать не успел. Получается, что в камине хозяйничал сам боярин…»
— «Керулен» проверьте тщательно, — сказал он Крюку. — Скажите Чу, пусть попытается восстановить все стертые файлы. Сделайте полную копию диска, отдельно освидетельствуйте все означенные на нем сетевые адреса, Ртищев мог сбрасывать какие-то данные на них. Проверьте почтовые узлы, на которых у Ртищева были ящики.
Крюк кивнул.
Баг, поймав себя на мысли, что приноравливается, как бы сподручнее взяться за расследование, и уже начал раздавать указания, смутился, кивнул в ответ и вышел на лестницу.
Там, пролетом ниже, на площадке у окна меж двух вэйбинов стоял дворник — пузатый, ярко выраженного монголоидного вида человек средних лет, в грубом халате с начищенной до блеска номерной бляхой, с лицом, выдававшим неудержимую страсть к горячительным напиткам.
— …Так точно или точно? — строго спрашивал его один вэйбин. — Ты мне все в точности припомни, до мелочей!
— А я что, я ничего, я все в точности, как было! — горячо говорил дворник, тряся редкой бороденкой. — Как оне пришли в девятом часу, боярин-то, так, почитай, в парадное больше никто и не заходил, так? Туточки, изволите ли видеть, шесть этажей, так что три семьи, квартиры туточки двухэтажные. Чурлянисы, оне, как всегда об эту пору-то, до поздней осени всем семейством в Жемайтии, в имении своем, ну, в том, что дедушка нонешнего князя ихнему предку художнику за картинки-то его замечательные пожаловал… Так что и нету их никого.
«Вот так особнячок! — подумал Баг с невольным восхищением. — Ходишь по улицам, ходишь — и ведать не ведаешь, под чьими окнами проходишь… Знаменитый народоволец[21]боярин Ртищев, младшие Чурлянисы… Гуаньинь милосердная! Вот уж воистину — дом на набережной… речки Моикэ-хэ. Сколько их, таких домов на многочисленных набережных древней Александрии!»
