Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
— Вот, Аркадий Кузьмич, — кашлянув, начал Женя. — Это и есть Константин Антонович Ковылев, о котором вам уже докладывали.
— Очень, приятно, Константин Антонович! — живо подхватил Кузьмич. — Наслышан, и изрядно. Знаю, вам сильно не повезло. Не стану говорить всяких стандартных утешений, о всяких там темных и светлых жизненных полосках — наверняка уже наслышались такого по самое «не могу». Но ведь вы устояли все-таки, Константин, не сломались. И это не случайно. Значит, есть в вашей душе некая струнка, отзывающаяся на звучание иной, изначальной Струны. Собственно, она и привела вас сюда, к нам. Всё очень символично.
Жестикуляция у Кузьмича была подстать патетической речи. Пальцы его нервно бегали по черной столешнице, мимические фигуры поражали своей утонченностью, а глаза чуть ли не выползали из орбит. На стебельках они у него, что ли, как у насекомого? Часом, не дразнят ли его тараканом?
— Итак, я рад, Константин Антонович, что вы, оказавшись в сфере нашего… э-э… притяжения, проявили неподдельный интерес к нам и к нашему делу, готовы влиться в наши ряды, занять, если можно так выразиться, свою линейку на нотном стане…
Надо же, как поэтически излагает! Ох, очень, очень осторожным надо быть с этим доброжелательным тараканом.
А речь таракана гладко лилась дальше:
— Согласно традиции мне, как начальнику регионального отделения нашей организации, положено произнести несколько слов о нас и нашем деле. Наверняка я скажу сейчас банальные, хорошо известные вам вещи, но порядок есть порядок. Тем более, в обществе имеют место и невежественные предрассудки, и высокоинтеллигентское предубеждение, замешанное, кстати, всё на том же невежестве.
Кузьмич поучающе поднял палец:
— Итак, официально мы называемся «Федеральным фондом защиты прав несовершеннолетних». Но вы сами понимаете, это лишь вывеска. Сами себя мы называем «Струной». Почему именно такое название — это особый и долгий разговор. Скажу лишь, что мы стараемся быть созвучными Высокой Изначальной Струне, колебания которой мы, люди, воспринимаем как свет, доброту, милосердие… Наше движение озабоченно одной из самых важных, возможно, основной проблемой человечества — детьми. Спасением детей от жестокости, от зла, творимого людьми, обществом, природой… Казалось бы, сие — основа основ, но люди согласны с этим лишь на словах. А на деле тупой эгоизм, боязнь заглянуть в собственную душу, неумение за сегодняшним днем видеть будущее. Государство, которое, казалось бы, и существует ради людей, на самом деле полностью устранилось от этих проблем. Устранилось, если не сказать хуже. Фактически оно, государство, вносит свою немалую лепту в общее зло. Причины всем понятны, не будем о грязи.
Тут я с Кузьмичом был полностью согласен. Уж грязи я насмотрелся вдоволь, причем не только после Лунного поля.
А Кузьмич проникновенно вещал:
— Что же оставалось делать людям, в сердцах которых не замолкла Высокая Струна, людям, которые любят детей и не могут смириться с ежедневным потоком зла? Тихо страдать в одиночку? Очень благородно и красиво, но кому от этого станет лучше? Обращаться в государственные инстанции, бить в набат и раскачивать язык колокола? Без толку, сами знаете. Многие пробовали, а результат нулевой. Перемелют жернова власти любого. Ибо цель власти — сама власть, не более того. С ней можно иногда взаимодействовать, но упаси Боже возлагать на нее хоть какие-то надежды. Кидаться за помощью в иные общественные институты? Ни у одного из них нет реального влияния, нет рычагов. От перестановки слов не происходит дел. Да и не видят они по существу волнующую нас проблему. Озабочены своими целями…
Странное дело, Кузьмич говорил заскорузлые банальности, но речь его между тем звучала неким откровением. Может, дело не в словах, а во мне? Или в какой-то непонятной атмосфере, невидимо обволакивающей кабинет?
— Итак, естественной кажется мысль объединиться. — Кузьмич, похоже, перешел к самому интересному. — Объединиться не ради слов, не чтобы петь красивые песни или обсуждать добрые книжки. Объединяться надо для дел, реальных, конкретных дел. Пьяные родители истязают ребенка. И никто, ни соседи, ни милиция, ни школа не вмешивается. Вмешаемся мы. Деловые ребята продают школьникам наркоту. Все видят, все молчат, никто ничего не сделает. А мы — сделаем. И так сделаем, что напрочь отобьем охоту у деловых ребят этим заниматься. Или, допустим, не хватает денег на закупку оборудования для детского онкологического центра. Зато рядом строится казино. И все возмущаются, и никто ничего не может. А мы — можем. Мы переставим местами не слова, а деньги.
— И хозяева казино не будут возражать? — механически брякнул я в пространство. Хотя кто меня за язык дергал?
Однако распалившийся Кузьмич явно обрадовался моим словам. Он аж привстал в кресле, точно всадник в стременах, и в лысине его отразилась апельсиново-яркая люстра. Торжествующе воздев тонкий палец, Хранитель ликующе рассмеялся.
— Вот! Вот она, суть! Главное — задать правильный вопрос. Константин Антонович, отвечаю. Не будут возражать крутые пальцевёрты, ох как не будут. Напротив, приползут на брюхе с чековыми книжками в зубах. А мы еще подумаем, что с ними делать. Потому что у нас сила. — Слово это Кузьмич протянул медленно, со вкусом. — У нас Сила, и они, те, кто поумнее, давно уже с нами считаются. Понимают, что обижать детей стало небезопасно.
— А кто поглупее? — вновь зачем-то выскочил я. На сей раз прыснул Женя.
— А тех, кто поглупее, Костян, — выдавил он сквозь распиравший его смех, — находят в разных местах. Кого в канаве, кого на собственном ложе. И, что характерно, очень молчаливых. И с гитарной струной вместо галстука. Хотя таких кретинов уже не много. Деловые, они же только в анекдотах пальцами крутят. А по жизни мигом просекают фишку…
— Но! — вновь воздел все тот же палец Кузьмич. — Вы спросите: а откуда же берется сила? Ведь мало объединиться. Ну что могут сделать несколько хилых очкастых интеллигентов с дряблыми мышцами и тощими бумажниками? По инстанциям бегать, чинушам что-то доказывать? Морду садисту-воспитателю набить? Так еще кто кому набьет… Не-е-е, объединиться мало! Надо еще кое-чем обладать. Не деньгами, не стволами, не связями — все это придет потом, это вторично. Нужно главное. Нужно вслушаться в себя, найти в себе Музыку, научиться жить согласно неслышимой мелодии, надо войти в резонанс с Высокой Изначальной Струной. И тогда уже не мы делаем — она, Струна, творит через нас свою волю, а воля ее — добро и свет.
Я едва удержался, чтоб не присвистнуть… Мгновенный переход от ясной, вменяемой речи к мистическому бреду! Явная клиника… Правда, не походил Кузьмич на свихнувшегося фанатика, а еще меньше походил на него Женя. Да и раньше звучали такие фразочки — милосердие Высокой Струны, справедливость Высокой Струны, воля Высокой Струны… Всякие там Тональности, Резонансы, Вибрации… Неужели здесь что-то большее, чем просто поэтическая атрибутика?
— Так вот, — продолжал Кузьмич, — Высокая Струна прозвенела в нас — и дала нам часть своей силы. И дает, но лишь когда мы, отрешившись от всей грязи и бессмыслицы этого мира, творим добро, творим дела милосердия…
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
