Может, конечно, Псоглавец и вправду предводитель призрачных собак деревни Калитино. Только вот в личных страхах его, Кирилла, виноват не Псоглавец, не раскольники, не тот безвестный богомаз, что намалевал чудище на стене храма. Виновата деревня Калитино, где нет нормального магазина, нет нормальной дороги, нет какого-нибудь приемлемого приюта для гостей, хотя здесь — заповедник, а по реке плывут и плывут туристы. И ещё тут есть алкаши и деграданты, от которых не спрятаться — не скрыться ни днём ни ночью.
Кирилл тупо разглядывал витрины мурыгинского магазинчика. Это были даже не витрины, а какие-то нелепые шкафы с открытыми полками. Кирилл увидел, что на их стенках краской криво написано: «инв. № 571», «инв. № 577», «инв. № 578». Что, Мурыгин переписал своё добро? А потом до Кирилла дошло, что эти шкафы — из бывшей школы. Шкафы для наглядных пособий. Мурыгин переволок их к себе.
Немудрено, если Мурыгин знал, в чём нуждается деревня. Он и торговал хлебом, макаронами, крупами, сахаром, чаем. В углу урчал и трясся облупленный холодильник, где, видно, хранилась колбаса. В замасленных коробках лежали разнокалиберные гвозди. Имелись в продаже удлинители, изолента, кисти, ножовки, банки клея, мотки верёвки и проволоки. Но адресно туристам были выставлены бутылки с минералкой, китайские бейсболки и носки, водка и вино, кейсы пива «Балтика» и баллоны «Красного Востока», печенье и конфеты, скотч, батарейки Panasonic, упаковки салфеток, рулон полиэтилена, одноразовая посуда Upax-Unity, фонари Led lenser, бритвенные станки Gilette, наборы Nivea, пакетики дешёвого шампуня Head & Shoulders, тюбики зубной пасты Colgate, даже дорогой топор Fiskars с пружинящим и фосфоресцирующим топорищем. У этого Мурыгина была снайперская точность попадания в нужды насущные.
А ведь такой же хмырь, как Саня Омский или этот Лёха. Вон сидит, потеет с похмела. Значит, дело не в объективной гибели деревни Калитино. Дело в деградации.
Что такое деградация? Катастрофическое упрощение. Но простая вещь — живуча. Сложный компьютер сломать легко, а примитивный молоток — очень трудно. Вот и Калитино, выживая, деградировало в простоту. Нет работы, власти, магазина, дорог, газа, водопровода — ну и что? Их заменили картошкой, воровством, самогоном, мордобоем, дровами. Всё это — вечное, потому что элементарное. И этого уже не отнять. А шариковый одорант Nivea и репелленты Gardex — для пришельцев из сложного мира, для чужаков, которым тут не выжить.
Вот эта разница в степени сложности и напрягает. Пугает. Кирилл понял, что он боится этой деревни, как умный дрессированный сеттер, живущий в особняке лорда, боится гадюки из придорожной лужи. А все привидения — лишь овеществление его страха. Давно же известно, что лучшие романы ужасов сделаны из массовых фобий. Европа боялась наследия своего Средневековья, и родился готический роман с Дракулой. Америка мегаполисов боится маленьких городков, где чёрт знает что происходит, и Стивен Кинг становится королём. Русская провинция боится осатаневшей Москвы, и в бреду провинциалов рождается вампирская Москва «Дозоров».
А он боится деревни Калитино, затерянной в дыму торфяных пожаров. Здесь, в Калитине, для страха нет никакой «точки сборки», как сказал бы Кастанеда, кроме дикого здешнего Псоглавца. Который выжил, потому что очень прост: человек с башкой собаки, и всё. Ведь никто здесь наверняка не знает про святого Христофора, про тотемы язычников, про староверов и скиты. Но Кирилл-то знает. Пусть он и некрещёный, но он понимает: христианский святой не может повелевать демоническими собаками, которые разрывают беглых зэков.
Эти привидения — в его голове. Их нет. Они обусловлены тем, что он, человек урбанизированный, боится деградантской деревни. А отформатированы привидения еретической фреской. Был бы святой Христофор не с собачьей головой, а с кенгуриной, то ночью по коридору школы скакали бы кенгуру. Ему, Кириллу, на ночь нужен вовсе не пистолет с серебряными пулями, а хорошая девушка.
— Ты будешь чего-нибудь брать или нет? — страдальчески спросил у Кирилла Мурыгин.
— Мне замок нужен… — тупо повторил Кирилл.
— Сказал же, нету.
Кирилл молчал, не зная, что сказать.
— Иди на хер отсюда, — посоветовал Мурыгин.
8
Кирилл с улицы поверх забора изучающе разглядывал соседний дом. Наверное, это было жильё под дачу, принадлежавшее местным «городским». Крышу дома перекрыли профильным железным листом, стены отделали сайдингом, концы брёвен забрали в короба, поставили евроокна. Недешёвый тюнинг. Кирилл вспомнил, как на экскурсии в Коломенском экскурсовод объяснял им, туристам, как важно для деревянного строения «дышать». А в этой упаковке дом сопреет за пять лет. Ну, да и ладно, не его дело. Сто пудов, что в этом доме есть электричество, может даже генератор. Но есть ли хозяева?
Хозяев не было. Звонок у ворот не работал, на стук никто не отозвался. Значит, придётся подключаться к другому соседу, справа.
Кирилл прошёл мимо фасада школы, «базы», и по пути начал считать шаги. Школу и другой дом разделял огород, где на бурых грядках густо зеленела лохматая картофельная ботва. Среди ботвы, согнувшись, возилась пожилая женщина. От дома и двора огород был отделён кривым штакетником. Кирилл насчитал восемьдесят восемь шагов. Нормально. Ему в распоряжение Гугер оставил две бобины провода, каждая длиной по пятьдесят метров, должно хватить с изрядным запасом. Да и шаг ведь у него не метровый.
Ворота стояли не запертые. Кирилл толкнул чуть приоткрытую створку и вошёл во двор. Домик у правых соседей оказался не ахти. Небольшой и явно ветшающий. Когда-то он был добротным, крылечко тесовое, фундамент покрыт жестяным козырьком, наличники — или как там называются эти доски вокруг окна — выпилены фигурно. Сейчас крыльцо скосилось, жесть поржавела, краска наличников облупилась.
Во дворе между крыльцом и дровяным сараем колола чурбаки на поленья та самая полунемая девушка Лиза, которую они подвезли по пути в деревню. Кирилл сразу воспрянул духом.
На Лизе была прежняя клетчатая рубаха, теперь навыпуск, но уже не пенсионерские треники, а старые мужские штаны, обрезанные ниже колен на манер бриджей. На ногах — расшлёпанные ботинки без шнурков и с вываленными по-собачьи языками. Густые русые волосы Лиза собрала в узел на затылке, но несколько прядей выбились и смешно торчали в разные стороны. От работы загорелая Лиза жарко раскраснелась, пухлые сочные губы казались влажными.
— Привет, — сказал Кирилл и смущённо кашлянул в кулак.
Лиза опустила топор и настороженно посмотрела на гостя. Кирилл ничего не мог с собой поделать — он опять взглядом зацепился за грудь Лизы и отвёл глаза в сторону.
— Мне бы, э-э… кто хозяин у вас, поговорить, — путано объяснил он. Если эта Лиза здесь живёт, конечно, и она — тоже хозяйка, но как разговаривать с немой?
Лиза, не отвечая, легко показала топором за штакетник на старуху, что торчала в огороде.
— Спасибо, — сказал Кирилл.
Он отыскал в штакетнике калитку, зашёл на огород и через грядки стал пробираться к старухе. Старуха тяпкой окучивала картошку. Только вблизи Кирилл увидел, что старуха передвигается с помощью табуретки. Одна нога у старухи то ли не сгибалась, искалеченная артритом, то ли не держала, парализованная, и старуха переставляла перед собой табуретку, опиралась на неё обеими руками и вместо шага совершала какое-то странное телодвижение, подволакивая себя вперёд. В этом было что-то от насекомого. Похоже ползает жук с оторванной конечностью, припадает на бок. Но у наблюдателя нет ощущения, что жук страдает. Повреждённый робот, не более.
