— Он совершил нападение на господина, — орал главный надсмотрщик, кося глазом на Конана.
Киммериец, конечно, не являл собой чудо респектабельности. Но все-таки он был свободным человеком. И, что еще существеннее, обладал хорошо тренированными мышцами. А за плечами у него имелся великолепный меч. Поэтому следовало изобразить гнев и негодование на строптивого упрямца, который осмелился — страшно молвить! — треснуть бочкой с пином по черепу столь внушительную персону. Конан зевнул.
— Утонул, говорите? — сказал он. — Ну, если меня угостят здешним вином, я не буду на вас в обиде. Оно, кажется, недурно.
Вот таким было знакомство Конана с Тассилоном. Они видели друг друга мимолетно и при довольно странных обстоятельствах, но тем не менее остались друг у друга в памяти. Так устроен этот мир. Не только все короли и вельможи в нем знакомы между собой, но и все сколько-нибудь значительные жулики, наемники и воры могут похвастаться взаимным знакомством.
И когда судьба свела Конана с Тассилоном второй раз, они сразу же узнали друг друга…
* * *
После визита Венца Ученых Арифина к господину Церингену прошло всего несколько дней, а план совместных действий был уже разработан. Адепты ордена действовали быстро.
Для начала к Церингену явился совсем другой человек, который не назвал своего имени — показал лишь печатку с изображением павлина и произнес слова «Венец Ученых». Этот человек не был похож на Арифина — серенький, незаметный, малозначительный, какой-то шмыгающий. Тем не менее вскоре господин Церинген имел случай убедиться, что перед ним — выдающийся стратег и тактик по части разрушения чужой жизни.
Прелесть плана, предложенного сереньким человечком, заключалась в том, что Эйке будет наказан (а желательно и удушен, хотя лучше было бы довести его до самоубийства) исключительно чужими руками. Никто из знакомых господина Церингена участвовать в этом не будет.
Напротив. Злейшими врагами Эйке должны будут выступить его собственные друзья, служащие, прислуга — словом, те, кого он никак не может заподозрить в недобрых замыслах. При этом и сами невольные злоумышленники до поры не будут догадываться о своей роковой роли в несчастьях, которые посыплются на Эйке одно за другим.
Для начала надлежало составить список людей, пригодных для использования в дьявольской операции. Была произведена сложная разведка и в конце концов определены подходящие кандидатуры. В их число входила домашняя прислуга и двое приказчиков из лавки, где шла розничная торговля шелком и изделиями из этой ткани.
Что касается Игельгуса, то его надлежало устранить. Старший писец обладал, по мнению серенького человечка, слишком ясным зрением и слишком трезвым умом. Он может догадаться о сути происходящего значительно раньше, чем союзники господина Церингена нанесут Эйке решающий удар. Кроме того (об этом Церингену, естественно, не рассказывали), Игельгус вообще, кажется, слишком много разведал такого, о чем посторонним для ордена людям знать не полагается…
Господин Церинген с упоением слушал, как серенький развивает перед ним свои планы. Безупречная вязь интриги доставляла Церингену почти осязаемое наслаждение, как будто он пропускал между пальцами шелковистое кружево. Только при упоминании о необходимости убийства Игельгуса господин Церинген брезгливо поморщился.
— Неужели нельзя без… э-э… все-таки это как-то грязно… И неэстетично… Кроме того, я — сторонник мирных… э-э… исходов… Пусть лучше он сам себя… того… Мирно и тихо…
— Невозможно, — прошелестел человечек, сидевший на краешке предложенного ему кресла (однако, заметим, сидевший прочно!). — Довести Игельгуса до самоубийства — дело слишком хлопотное. Кроме того, он умен. Он не станет этого делать.
— А если ему… э-э… доказать, что все люди… дурны? Даже его друзья… ну… не без порока… А?
— Он и так об этом знает. Нет, возможно только физическое устранение. Мы возьмем это на себя. Именем Павлина, человек, называющий себя «Игельгусом», причастный к оскорблению нашего брата, приговаривается к исчезновению с лица земли!
— Клянусь молоком Бэлит! — забормотал господин Церинген, в бессилии обмахиваясь платком. — Как это поэтично!
Глава третья ВСЕ КРАСКИ ЛЖИ
Да, бывают на свете такие счастливцы: сядут посреди широкой степи, разведут костер, положат под голову седло, укроются плащом — вот уже им и тепло, и уютно, как будто они ограждены от всех бед недоброго, холодного мира прочными стенами. Как это получается — только богам и ведомо.
Тассилон к числу таких счастливцев не принадлежал. Он постоянно ощущал какую-то невнятную, неопределенную угрозу, исходящую от пустого пространства, в котором — как ему мнилось — они с Элленхардой болтались, неприкаянные и одинокие (беззащитные!), точно лягушки, угодившие в большой чан с молоком. И это мешало ему быть безоглядно счастливым с той, которая стала для него дороже жизни.
Элленхарда, напротив, чувствовала себя вполне довольной. Она снова находилась в гирканской степи, вокруг расстилались бескрайние просторы, под вольными ветрами пригибалась трава. А вот сама Элленхарда — не трава и под ветром гнуться не станет. Ей было хорошо, весело и вольно. Вот уж не думала, что станет засыпать и просыпаться на мужской руке! Оказалось — это и тепло, и уютно. Любовь — как шатер, надежное укрытие от любой беды. Так думала Элленхарда.
Тассилон с тревогой поглядывал на свою подругу. Она по-прежнему оставалась маленькой и хрупкой, почти девочкой, несмотря на свой буйный нрав.
Много воды утекло, много песка переместилось вместе с кочевыми барханами с места на место, прежде чем они с Элленхардой стали любить друг друга.
Поначалу, оказавшись в одной лодке возле аграпурской гавани, они непрерывно собачились. Девушка избавила парня от рабского ошейника и тотчас стала злобиться на него.
— Зачем только я вытащила тебя из моря — сама не понимаю, — ворчала она.
— Ну так дала бы мне утонуть, — отвечал он.
— Сбросить бы тебя обратно! — грозилась она.
— Не получится, я буду кусаться, — обещал ей Тассилон.
Она рассказала Тассилону свою нехитрую историю. Их небольшое племя погибло во время одной из многочисленных маленьких войн, которые то и дело вспыхивают между гирканцами. Из всей родни в живых у нее оставался брат — может быть, до сих пор он где-то скитается по свету. Элленхарда ничего так не хотела, как разыскать его.
Ради этого она взяла в руки лук и короткий меч и отправилась бродить по свету.
Рано или поздно их дороги пересекутся. Говорят, нет таких наемников, которые не были бы знакомы между собой. Почему бы гирканке не попытать счастья?
— Но ведь ты — женщина, — возражал ей Тассилон. — Неужели ты всерьез полагаешь, что солдатское ремесло — для тебя?
— Чем я хуже тебя? — огрызалась девушка. — Бывают ведь женщины-воины! И сражаются не хуже других.
